Наш небольшой труд окончен. Но разве мы можем сказать, что он вполне окончен? Конечно, нет! Мы не имеем ни малейшего притязания, что совершенно исчерпали весь материал. Если только вспомнить, какой богатый материал представляет заглавие «Шуты». Это никак не менее, как следовало бы написать историю или даже в некотором роде философии смеха через целый ряд столетий, чтобы льстить себе тем, что стал на высоту своей задачи. Конечно, благосклонные читатели извинят нас в этом отношении. Мы хотели только набросать силуэт тех, которые поставили себе задачей заставить смеяться или своих господ, у которых служили, или же публику, думая так, как об этом думал Рабле, «что лучше вызывать смех, чем слезы, так как смеяться присуще человеку». Все шуты, как домашние, так и придворные и народные, поняли, как и бессмертный автор «Пантагрюэля», что веселье необходимо для нашего бедного человечества, и употребляли все зависящее от них, чтобы порождать такое веселье среди людей. За такое усердие они вполне достойны благодарности от своих современников. Благодаря им с тех пор, как существует мир, смех, как сказал Бюффон, составляя особое свойство человечества, не переставал раздаваться на вашей планете. Неужели нам поставить в упрек, что мы в нашей книге смотрели на шутов как на людей, заставлявших только смеяться других? Конечно, некоторые из них, пользуясь своим положением и теми малостями, которыми их осыпали принцы и сильные мира сего, заставляли этих последних выслушивать и принимать из их уст горькую истину; но, конечно, читатель согласится вместе с нами, что очень мало было шутов, которые являлись бы реформаторами и исправителями всех злоупотреблений, которых бывает так много на земле. Такая возвышенная и великодушная цель совершенно исчезала из виду от многих шутов, если не сказать, ото всех; они не являлись защитниками притесненных, хотя бы и могли это сделать. Их жребий в истории был более скромен. Но все же их нельзя презирать за это: они, как умели, развлекали людей, заставляя от души смеяться над какой-нибудь остроумной шуткой, над какой-нибудь ловкой выходкой. Некоторые из этих людей были положительно артисты своего дела; они умели в таком смешном виде представить какой-нибудь порок или даже просто какой-нибудь недостаток, свойственный человеческой натуре, но многие не понимали, что эти шуты, эти скоморохи часто отражали, как в зеркале, людские недостатки и людские слабости. Всякий умеет указывать только на недостатки другого, а своих иногда не только не видит, но даже и не старается их замечать. А между тем еще и у нас на Руси смотрели на скоморохов и шутов с большим презрением; их считали людьми, ни к чему не способными, как только к паясничеству и балагурству; конечно, некоторые из этих «веселых молодцов» вели действительно праздную жизнь, скитаясь из одного села в другое, из одной деревни в другую, потешая простой народ игрою на гуслях или на балалайках; свое житье они считали привольным: ни заботы, ни работы; где день, где ночь; встает он с песнями, а ложится с музыкой: всякий его накормит и переночевать пустит за его веселую песню, за смешные прибаутки, за острое словцо, сказанное впопад, за присказки, за паясничанье и за балагурство. А все же народ относится с большим презрением к скомороху у нас на Руси и к так называемым «буффонам» (шутам) в Западной Европе. Про скомороха и сложилась пословица: «Он голос на гудке настроит, а житья своего не устроит». Хотя В.И. Даль и рассказывает такого рода пример, что один скоморох – удельный крестьянин Нижегородской губернии – исправно держал свое хозяйство и платил повинности, бродя с волынкою из одного села в другое, но, конечно, это представляет весьма редкий пример. Большая часть из них жили изо дня в день, не заботясь о будущем, и часто предавались разгулу и пьянству. Многие из них очень дурно заканчивали свое существование. Кроме того, как наши русские скоморохи, так и в Западной Европе всегда носили особые, присущие «шутам» костюмы. В Западной Европе отличительный признак шута – это его шутовской жезл (marotte), колпак с погремушками или с бубенчиками; у наших русских скоморохов, как мы уже и говорили, одежда отличалась «кротополием», что считалось уже неприличием, так как все остальные носили длинную одежду, и если видны были ноги, то только ниже колен; на голове скоморохи носили остроконечные шапочки, которые и назывались «дурацкими колпаками». Словом, у шута и скомороха все было приспособлено к тому, чтобы только возбудить смех и веселье. И эти люди свыкались со своим положением «смехотворов» и иногда до такой степени усердствовали, что даже доходили до цинизма и неприличия. Чем более скоморох возбуждал в толпе смех своими шутками и выходками, тем более он нравился той же самой толпе, которая презирала его в душе и, казалось, забывала, что и у этого человека есть душа, способная чувствовать и понимать. А между тем, если хорошенько поразмыслить о шутах и скоморохах, то они, забавляя и развлекая людей, отрывали их от грустных мыслей, заставляли на время забывать и нужду, и горе и вселяли в их сердца хотя и мимолетную, но все же радость, влияя на их хорошее расположение духа. Шуты всякого рода и всякого происхождения порождали и возбуждали в людях благодетельный смех, который необходим человечеству. Они поддерживали через целый ряд веков счастливый дар смеха. Благодаря этим шутам человеческие поколения передавали одно другому светильник веселья. Вот в чем заключается заслуга шутов, и этого им было совершенно достаточно.