Шварце муттер

Господь милостив был к баронессе, и послал ей легкие роды – в два пополуночи Яков Ван Геделе уже подходил своим летучим шагом к дому профессора Бидлоу. Летняя ночь обнимала его душистой негой – ароматами пионов и жасмина, и все надрывалась за соседским забором неугомонная шавка.

Яков замер на мгновение на крыльце, задрав голову – в чистом небе плыли, поворачиваясь, созвездия. Яков никогда не знал, как соединять невидимыми линиями звезды, чтоб получить воображаемые небесные фигуры. С него довольно было – и того, что звезды попросту есть, и благосклонны к нему – ведь где-то, в сказочном доме Корфов, на драгоценной постели, спят его, в некотором роде, творения – мать и дитя, здоровые, и до поры до времени счастливые.

Доктор толкнул дверь, ожидая застать в доме сонный покой, полночное безмолвие.

- Яси! – Петер бросился к нему из гостиной, сжал в объятиях, - Яси, Яси…

Он был пьян, и дрожал, как мышь под метлой. Яков погладил его трясущиеся плечи:

- Полно, Петичка! С чего ты так раскричался? Я был у пациентки, встречал появление на свет божий младшего Корфа. Готов поспорить, он будет назван Карл Густав, как все немецкие первенцы.

- Яси, Гросс арестован, а скрипач ваш сбежал, - начал сбивчиво Петруша.

- Ла Брюс? – уточнил потрясенно Яков. Он-то думал, то была шутка, про господина Ушакова…

- Ну да, тот содомит со скрипкой, что вечно играет на праздниках – я не помню его имени, - Петер выпустил Якова и отошел к столу – налить себе выпить, - Дядюшка сейчас у Лестока, пытается узнать, что с тобою.

- Так пошли к ним лакея, пусть скажет – отбой, я дома, - предложил Яков, и тут же подумал, что радовать дядюшку, быть может, преждевременно, - Кто еще арестован?

- Не знаю, кажется, один Гросс, - отвечал Петер, - Актеры попрятались в доме у Левенвольда – а этого точно не тронут, господам из полиции он пока не по зубам. Что было-то у вас такого на сцене – я слышал, кто-то скакал без штанов?

- Никто не скакал без штанов, по крайней мере, не успел, - пробормотал Яков, - И потом, для русского двора это обычное дело – комики без штанов, как я понял. Нет, девочка пела арию, на качелях, и ветер подул – юбочка задралась, и все уставились, есть ли там панталоны.

- Оскорбление величества, - подсказал мгновенно Петруша, - Я все понял – поднявшаяся юбка вызвала высочайшую ревность, а Гросс – высочайший гнев, за то, что раздул ветер.

- Высочайшая глупость, - бросил сердито Яков, - Что прикажешь теперь? Прятаться, бежать, ползать на коленях перед обер-гофмаршалом, чтоб он спрятал под крыло и меня? И все оттого, что на дуре задрало юбку, и болван Бюрен под эту юбку уставился!

- Так вот как оно было! – невольно восхитился Петруша, - Тогда все ясно, как день!

Яков взял со стола бутылку, и сделал из горлышка несколько жадных, судорожных глотков.

- Бог весть, что делать мне теперь…

- Следовать за мною, и как можно скорее, - черный пастор, господин Десэ, вошел в дом бесшумно, и стоял в дверях гостиной, мрачный вестник – то ли горя, то ли свободы.

- Я не стану прятаться в доме господина Левенвольда, как наши незадавшиеся актеры! – огрызнулся отчаянно доктор Ван Геделе, и пастор отвечал ему, мягко и вкрадчиво:

- Клятва Гиппократа, милый мой юноша – она ведь еще связывает вас, не так ли? У меня пациент для вас.

- Арап-шталмейстер? Он справится и сам, без моего участия – он молод и силен, ему нужно разве что время, набраться сил, - доктор снова потянулся было к бутылке, и Десэ жесткими пальцами удержал его руку:

- Не напивайтесь. Возможно, сегодня вам доведется шить – а для этого требуется твердая рука. Я доктор для мертвых, не для живых – и то знаю, как тяжело положить хороший шов, если хватил лишку. Ваш клиент сегодня – не арап-шталмейстер. Там дело, возможно, куда хуже. Так вы едете – или останетесь благородно ожидать ареста?

- Еду, Десэ, - Яков поднял с пола докторский саквояж – и подумал, что сутки уже не выпускает его из рук, - Не забудь отправить к дяде лакея, - напомнил он Петеру, - и молись за меня, если ты у нас не агностик.

- В тюрьме мы были на ты, - уже в карете напомнил Яков черному пастору, и тот отвечал с усмешкой:

- Твой братец не в курсе нашей близости – и не надо. Раздобыл ты ведьмин амулет?

- Почти, - Яков вспомнил о своей оккультной забаве, показавшейся сейчас, после ареста бедняги Гросса, глупостью и ребячеством, - К утру принесу его к тебе в «Бедность», если прежде сам не окажусь в одной из камер.

- А ведь я могу спрятать тебя, - хищно улыбнулся Десэ, - У них на самом виду. В мертвецкой, или в пустующей камере – хочешь?

- Я не стану бегать от них, как заяц, - сморщился Яков, и Десэ тут же потрепал его по плечу:

- И правильно. Ведь Миньон тебя и не отдаст. Ты ему еще нужен, - и пастор заговорщицки подмигнул.

- Миньон? – переспросил Яков.

- Миньон, Красавчик – это старое прозвище шевалье Левенвольда, еще со времен петровского двора, когда он дежурил на дверях в антикаморе, и чесал пятки своей муттер Екатерине. Сейчас он, конечно, много бы отдал, чтобы старое прозвище поскорее забылось.