Шведская семья Ивановых

– Да он как-то неопределенно сказал, знаешь… Мол, не смею вас просить быть хозяйкой в этом доме… Это предложение или нет, как ты считаешь?

– А черт его знает… Как оно у них, у богатых, все делается… Лучше ты его прямо спроси: когда же в загс пойдем? Скажи, что без росписи в загсе мать тебе не разрешит… Что она у тебя шибко строгая и правильная на этот счет!

– Так мне восемнадцать уже через две недели исполнится, мам! Какое еще разрешение надо у мамы спрашивать?

– Ну вот через две недели и пусть ведет тебя в загс! Уж сама думай тогда, как его к этому шагу подтолкнуть! Глаза-то свои кобелиные включай на полную мощность! Зря, что ли, они тебе от папочки в наследство достались? С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Когда она сама заговорила с Павлом про загс, он чуть не задохнулся от счастья. Бормотал что-то невразумительное, глядя ей в глаза, нырял к ручке, словно заведенный. Совсем голову потерял, в общем. Зря она насчет загса волновалась… А как мама обрадовалась, это надо было видеть! Вся слезами насквозь облилась да руками прихлопывала, не умея словами выразить своего счастья.

Свадьба была в ресторане. Правда, белого платья и фаты у нее не было: Павел попросил учесть тот факт, что он мужчина в солидном возрасте, что должность у него заметная и в качестве жениха рядом с юной невестой смотреться будет нехорошо. Неправильно как-то. Но зато вместо наряда невесты она может выбрать себе любое платье! Пусть самое дорогое, до неприличия дорогое! Можно даже в Париж ненадолго сгонять, чтобы платье выбрать…

Париж! Она даже не поверила, когда он произнес это волшебное слово! Да что там говорить, она даже в самых смелых мыслях мечтать не могла о такой возможности! Сказочное счастье – Париж… Правда, отправилась она туда вместе с его пожилой родственницей Антониной, Павел свою должность не мог оставить, очень был занят. А ей было все равно в общем… Пусть будет Антонина. Хотя она чувствовала, что эта самая родственница ненавидит ее всем сердцем. Еще бы! Такая юная претендентка на наследство Павла появилась… Но Павел попросил, и Антонина поехала. А куда ей было деваться? Возражать – значит, отношения портить. А испортишь отношения – от кормушки отодвинут. Потому и пришлось этой самой Антонине играть в доброжелательность, пока по парижским бутикам с ней гуляла. А потом, в своем гостиничном номере, злостью обтекать…

Ресторан был очень дорогой, Павел на свадебное торжество не поскупился. На ней платье было шикарное. Прическа от модного стилиста. На руках, в ушах и на шее – лучшие друзья девушек. То бишь бриллианты, конечно. Куда же в новой жизни без них?

Сейчас, спустя два года после того, как осталась вдовой, она с горечью понимала, на что потратила свои лучшие времена… Как невыносимо было порой ложиться в одну постель с Павлом. Как чуть не сбежала однажды обратно к маме… Уже собралась даже и огляделась вокруг… В этой самой гостиной и огляделась. Показалось, роскошная обстановка будто протягивает к ней руки – не уходи, мол, ты что… Ты без меня уже не сможешь, не сможешь! Ну сама подумай – куда пойдешь? Снова за парикмахерское кресло встанешь? Но ведь ценность твоя будет уже не та… Не девушка юная будешь, а женщина разведенная. Кому ты нужна в таком грустном статусе?

И не сбежала. Осталась. Научилась терпеть. А потом это терпение яростно компенсировать дорогими шмотками, новой машиной, поездками на курорт… Да и с годами сексуальные притязания мужа сошли на нет, как-то поспокойнее жить стало. Но все равно… Этот его храп, это старческое сопение по ночам и всякие нехорошие звуки из организма – та еще пытка была, если честно!

Он так и умер – в постели. Тромб ночью оторвался. Она проснулась поздним утром, а он остывший почти… Потом долго в себя приходила от осознания, что рядом с мертвецом полночи спала.

На похороны вся родня его приперлась. Потом адвокат завещание зачитал – тоже в присутствии всей родни. Как и следовало ожидать, он все движимое и недвижимое ей оставил. И счет в банке. Помнится, Антонина к ней потом приезжала, пыталась увещевать ласково – нехорошо так поступать, милая моя Ларочка… Поделиться бы надо с родственниками… Нехорошо так, несправедливо, чтобы тебе все одной досталось! На что она ей гордо ответила, что делиться она не может по той простой причине, что Павел этого не хотел. Если бы хотел, то так бы и прописал в завещании. На что Антонина ей ответила ехидно:

– Ты ведь не любила его, Ларочка… Просто терпела. Я ж понимаю все, не думай… Но мы-то Павла любили, он нам родной был человек! А ты… Ты его просто охмурила нагло, молодостью околдовала. Нехорошо это, Ларочка, нехорошо… Большой грех берешь на душу! Понимать же надо, совесть иметь…