Шведский всадник

Он поставил фонарь на пол и открыл овце рот. - О небо! - с ужасом воскликнул он. - Да это вовсе не глисты! У нее воспалилась селезенка. И овчар не уследил! Да ее же надо немедля колоть, а кровь спустить в отдельный чан, а труп зарыть где подальше! А вдруг у нее чума?! А этот дурак-овчар позволяет ей ходить вместе с другими! А что же хозяин? Боже, да он, наверное, брезгует заходить в стойло - тут, видите ли, плохо пахнет! Но ведь должен же он знать, что у него работают плохие слуги. Он должен знать, что в овчарне чума!

Бродяга насмотрелся досыта. Тихо как кошка он вылез из стойла. Побродив еще несколько минут по двору между служебными постройками, он твердо уверился в том, что дела у хозяина плохи во всех отношениях.

"Холопы и служанки забросили хозяйство. Все тут ни к черту не годится. Зерно в амбаре гниет. Зимнюю работу - и ту не делают. Нет запаса напиленных дров, со льном в такое время давно уже пора покончить, они же его еще и не трепали и, уж конечно, не молотили семена. Да, видать, на службе у хозяина состоят одни пьяницы да бездельники. Старший овчар и его помощник наверняка жрут каждый день молочный суп и жаркое, а уж пиво пьют по большому кувшину, будь то праздник или пост. Все здесь наизнанку - слуги празднуют, а хозяин им потакает. Гром и молния и адское пламя! Вот бы мне быть на его месте! А коровник? Да ведь коровам надо каждый день менять подстилку, а за телятами ходить как за детьми. А они что творят?!"

В этот момент из открытой двери конюшни вышли двое мужчин. Бродяга едва успел залечь в снег.

Один из них походил на приказчика - управляющего имением, У него при себе были толстые книги для расчетов - тяжелые, как ослиный вьюк. Три из них он тащил под мышкой, две другие - в руках. На локте у него висел амбарный фонарь, на поясе - чернильница, а из-за уха торчала пара гусиных перьев. Низко склонившись, он стоял перед тем самым человеком, который недавно приехал в санях,

"А, так он осматривал конюшни! - соображал вор, выглядывая из-за сугроба. - Теперь опять будет драться. Похоже, он готов сломать приказчику шею, а потом разорвать на сто кусков. А если я скажу ему, что делается в других стойлах и овчарне, вот уж будет тогда громов и молний!"

- Да ты совсем спятил! - заорал бородач на приказчика, который со страху уронил свои книги в снег. - Двести гульденов! И не заикнется! Придется тебе ждать, пока рак на горе свистнет! Двести гульденов! Откуда я их тебе возьму? Мне ведь не сыплются с неба дукаты. Разве не я послал твоей хозяйке триста гульденов в понедельник после пятого воскресенья поста, а еще раньше - двести двадцать? Да в этом доме денег куры не клюют!

Он громко сопел, лицо стало сине-красным от гнева и стужи. Приказчик начал оправдываться жалобным голосом:

- Ваша милость знает, что у нас в доме было много незваных гостей военных. А им подавай каждый день и жаркое, и вино, и яичницу... И крестьяне тоже приходят просить хлеба и семян для весенней посевной.

- Скажи своей хозяйке, пускай продает свои кольца и цепочки! - крикнул бородач. - Вот и будут у нее деньги! Мое же все вложено в округе. Я всюду требую долги и нигде ничего не могу получить.

- Цепочки и кольца давно у евреев, - вздохнул приказчик. - Мы уже продали и серебряный кувшин, и кубок, и повозки, и кресла. На посевную наскребли зерна по всем углам - в долг, конечно. Придется платить двенадцать ведер за десять. Вот госпожа и думает, что если ваша милость, благодетельный господин крестный, согласится...

- Тысяча чертей! - рявкнул бородач. - Теперь я для нее снова "благодетельный господин крестный"? А в прошлом году при погребении ее благородного господина отца, когда Каспар фон Чирнхауз нес шлем, а Петер фон Добшюц - щит, а барон фон Бибран вел под уздцы коня, - кем я был для нее тогда? Георг фон Рокирх нес оружие, Ганс из Чирны - крест и шпату, Мельхиор Бафрон - еще один щит, а Ностицы и Лильгенау держали саван в церкви - а где был я тогда? Я, который заплатил за бархатные чепраки, за попоны для лошадей, за флаг из черной и алой тафты, да еще священнику, да за свечи?! Двести двадцать гульденов выложил я на похороны - и за все это меня всего лишь поставили подпевать в хоре! Прогнусавить "Ныне предается тело земле" - вот единственная честь, какой меня удостоили!

Лишь теперь до бродяги дошел смысл происходящего. Человек с костистым лицом и расчесанной надвое бородой был не хозяином поместья, а ростовщиком из округи, одним из тех кровопийц, что выкачивают у владельцев имений деньги и не дают нуждающимся ни хлеба, ни крыши над головой. "Фу, срам-то какой! - прошептал бродяга. - Да это же подлый ростовщик, а я-то принял его за знатного дворянина! Где только были мои глаза! Ну, теперь-то уж смотри и слушай! Эти двое, конечно, совершают какую-то подлую сделку. С первого взгляда видно, что один из них Иуда, а другой - Искариот".

Приказчик, которому выпала доля быть Искариотом, стоял и неуверенно месил сапогами снег. Между тем ростовщик шумно вздохнул и заявил: