Шведский всадник

И все же бывало так, что во время его поездок по полям, когда он совершенно искренне любовался принадлежавшими ему обширными землями, некая тень набегала на его душу и некий неведомо откуда взявшийся холодный ветер леденил его тело. Ему казалось, что все его владение — поля, луга, рощи, одинокие березы, молодые посевы на пашнях, ручей, пруд, дом, двор, жена, которую он любил больше жизни, и даже ребенок, в котором он души не чаял, — все это не его. Ему казалось, что это всего лишь ссуда, предоставленная ему на короткий срок, и что скоро ее придется вернуть. И чем светлее сияло солнце, тем мрачнее становилось у него на душе. Он поворачивал коня и вскачь ехал домой. Там навстречу ему выходила из сада дочь, а за ней — Мария-Агнета, и лишь тогда, поцеловав их обеих, он успокаивался. Когда ребенок, это живое, бойкое и безгранично любимое существо, оказывался у него на руках, тень спадала с его души.

Свою жену он любил так же сильно, как и в первый миг свидания, и всеразрушающая сила времени ничуть не охладила его чувств. Но гораздо горячее и тревожнее была его любовь к дочери, и об этом знали все в доме. Ее, маленькую Марию-Христину, прежде всего искали его глаза всякий раз, как он приезжал домой. И отблески вечной радости появлялись в его глазах, когда он ласкал ее и говорил с нею.

Иногда, возвратясь поздно вечером, он проскальзывал к постели спящей дочки и молча сидел, слушая ее дыхание. Но его взгляд помимо его воли проникал в сон девочки, и тогда она пробуждалась, готовая заплакать, но, узнав отца, обнимала его шею ручонками. Чтобы развлечь ее, он часто пел ей детские песенки, которых знал не много, но очень хорошо. Мария-Христина до сих пор отлично помнит песню про волка, у которого выдалась постная ночь, и про глупую гусыню, попавшую в силки.

А еще он пел о том, как портной стоял у небесных ворот, как нищий праздновал свадьбу и как курочка, которая не хотела класть яйца, была за это сварена в котле.

По ночам вокруг ребенка хлопала крыльями курица, собиравшая хлебные крошки у изголовья кровати, в ногах лениво лежал волк, не желавший жрать мясо в постную ночь, между ножками стульев плясали портной и нищий, а в окно заглядывал царь Ирод, пришедший прямо из песенки о трех царях, которую Мария-Христина особенно любила и частенько напевала тоненьким голоском:

Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасный
И проклятый Ирод — губитель детей.

Шведский Всадник вторил ей низким басом, но так тихо, что никто в доме не просыпался. Так они и пели вдвоем.

Три юных царя, оседлавшие ветер,
За восемь часов проскакали полмира.
Вот царский дворец, он просторен и светел,
Вот Ирод с трудом оторвался от пира:
«Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасный,
Куда вы спешите, коней не щадя?» —
«Мы слышали голос, могучий и властный,
Мы ищем Марию, мы ищем дитя!» —
«Каспар, Балтазар, Мельхиор распрекрасный,
Останьтесь на пир, за столом есть места!» —
«Прощай, грозный царь, не зови понапрасну,
Нас ждет путеводная наша звезда».

«Вечно, вечно сияет твой лик», — звучал голосок Марии-Христины, но это было уже из другой песни. Ее одолевал сон, мысли путались в голове, и она закрывала глазки. Шведский Всадник вставал и неслышно покидал спальню, уводя за собою населявшие ее сказочные образы — волка, курочку, портного, нищего и длиннобородого Ирода, который исчезал последним.

Дело было в марте, перед самым началом полевых работ. На дворе смеркалось, снеговые облака неслись по небу, на голых сучьях платанов каркали вороны. На втором этаже дома, в «длинной зале», прохаживался взад и вперед Шведский Всадник. Мария-Агнета сидела у камина, рассматривая гравюры из книги с интригующим названием «Der Amaranti neuer Weltgarten»[24]; горящий камин бросал красноватые блики на ее волосы. У окна домашний учитель посвящал маленькую Марию-Христину в тайны азбуки. Девочка устала и все чаще оглядывалась на угол, где среди прочих деревянных игрушек лежала ее любимая лошадка с тележкой.

У двери на почтительном расстоянии от хозяйского стола застыли в полупоклоне два человека из деревни: крестьянин, пришедший просить семян для посева, и плотник, вызванный хозяином, чтобы настелить новый пол в конюшне. Плотник прикидывал в уме, сколько вина, хлеба, мяса и сыра ему и его помощникам следует запросить за работу. А крестьянин тем временем уже во второй раз твердил свою заунывную литанию:

— У меня к вашей милости большая просьба. Мне не хватает ржи на посев, а ведь уже пора выезжать в поле…

Шведский Всадник подошел к нему и взял инициативу в свои руки: