Швея из Парижа

– Не стоит, – пробормотал он, не сводя глаз с Фабьен. – Ты права.

Зазвонил телефон. Фабьен чуть не подпрыгнула до потолка.

– Извини. – Уилл снял руки с ее плеч и нажал кнопку на аппарате, включая громкую связь.

– Уилл, здесь Эмма Уотсон со своим стилистом. Пришли выбрать что-нибудь для премьерного показа ее фильма. Они спрашивают вас.

– Эмма Уотсон? – выдохнула Фабьен.

Уилл в ответ поднял бровь.

– Понял. Пусть поднимаются. – Он дал отбой.

– Та самая знаменитая актриса?

Уилл – надо отдать ему должное – слегка покраснел.

– Да. Наименее любимая часть моей работы. Быть любезным с актрисами, потому что они демонстрируют твои драгоценности.

– Ах, какой ужас! – с притворным испугом воскликнула Фабьен. – Теперь вижу, почему тебя так внезапно посетило вдохновение, – добавила она, дразня его. – Мне лучше уйти. Кто я в сравнении с Эммой?

Уилл поймал ее руку:

– Это она ничто в сравнении с тобой. Увидимся вечером?

– Сегодня вечером я улетаю. Зайду повидаться с твоей сестрой – и сразу на самолет.

– Уже?

– Я должна вернуться на работу. Дольше оставаться не могу, иначе меня уволят.

– Так это прощание?

Фабьен кивнула.

– Мы с тобой толком не поговорили. А как же «Стелла Дизайн»? Что планируешь делать с компанией?

Вновь зазвенел телефон. Уилл вздохнул:

– Извини.

– Не буду мешать тебе работать. Позвоню завтра. Или уже из Сиднея. – Она взяла сумочку. – Спасибо за вчерашний вечер. – Ей хотелось сказать больше, однако кабинет заполнил голос секретарши, и шанс был упущен.

* * *

Сиделка впустила Фабьен в квартиру Огилви и показала комнату Мелиссы, выходящую окнами на Центральный парк во всем его великолепии, словно перед ними развернули и бросили рулон изумрудно-зеленого шелка.

– Фабьен! – обрадованно воскликнула Мелисса. – Проходи, садись. – Она похлопала по кровати. Фабьен постаралась сохранить бесстрастное лицо. Мелисса выглядела намного хуже, чем в последний раз, когда они встречались в Париже.

– Понимаю, на меня смотреть страшно, – сказала Мелисса. Фабьен догадалась, что не справилась. Мелисса помедлила и продолжила: – Уилл не хотел тебя расстраивать; у тебя своих проблем по горло. Но врачи говорят, что… – Голос прервался, что было абсолютно не в ее стиле. Однако затем он обрел прежнюю решительность, и Мелисса договорила с обычной прямотой: – Все, что они могут предложить, – это паллиативное лечение.

Паллиативное лечение. Эвфемизм, как всегда повторяет мама Фабьен. Последняя ступень по дороге к смерти.

Фабьен было открыла рот, однако Мелисса покачала головой:

– Хватит об этом. Легче мне от таких разговоров не станет. Лучше признайся, как ты?

Фабьен поняла, что с Мелиссой лучше не спорить, и заставила себя проглотить впрок заготовленные слова.

– Мне грустно, – честно призналась она. Какой смысл лгать? – Я чувствую себя потерянной. И мне немного страшно. Трудно представить мир без Эстеллы. Я виделась с ней раз в году, но созванивалась каждые несколько дней. Она всегда присутствовала в моей жизни. Такое чувство, будто я лишилась ног и потому разучилась ходить.

Мелисса взяла ее руку. Фабьен вздрогнула, увидев слезы в ее глазах.

– Мне так жаль. Плохая из меня подруга. Мои страдания – последнее, что тебе нужно.

Мелисса покачала головой и вытерла глаза.

– Нет, ты вовсе не плохая подруга. Просто, когда ты так сказала, я представила, что будет чувствовать Уилл, после того как…

После того как я умру. Вот что она не договорила.

– Ты виделась с ним вчера? – Мелисса сменила тему. – Когда он утром уходил, я спала. Не было возможности спросить.

Фабьен кивнула.

– Виделась. И он… – Она запнулась. Как описать то, что значил для нее вчерашний вечер? – Он помог мне навести порядок. Подал платок, когда я плакала. Сидел рядом на полу, когда я не в состоянии была делать что-то еще. Наверное, это звучит глупо, но он делал все то, что мне было нужно в день похорон бабушки.

– Ты любишь моего брата?

Боже. Если она выдержит хотя бы день без слез, это станет чудом. Фабьен ощутила знакомый комок в горле, отчаянно заморгала и прошептала:

– А как можно его не любить?

– Иди сюда. – Мелисса раскинула руки, и Фабьен обняла ее. Обе были не в состоянии произнести ничего вразумительного.

– Я только об одном сожалею, – шептала Мелисса, уткнувшись в плечо Фабьен. – Что я никогда никого не любила. Такой любовью, как у вас с Уиллом. Конечно, я люблю брата, и тебя, и своих друзей, но… я никогда ни в кого не влюблялась. Я болею с двадцати лет. А в последние пять лет редко выпадало так, чтобы я чувствовала себя не совсем дерьмово. Какая уж там любовь.

Фабьен расплакалась еще сильнее. Ее сердце, и без того израненное событиями последней недели, казалось, опять было готово разорваться. На память пришли слова Эстеллы: «Любовь может глубоко ранить, но может и исцелить». Если бы Мелисса нашла того, кто полюбил бы ее… Фабьен не позволила мысли оформиться. Любовь не лечит от рака. Любовь, о которой упоминала Эстелла, исцеляла душу, но не тело.