Швея из Парижа

Поиски Алекса Монтроуза также не увенчались успехом. Попадалось лишь то же самое описание, что и под фото на выставке. На этот раз Фабьен прочла его внимательнее, потому что тогда была слишком потрясена, чтобы вникать в детали. Выяснилось, что Алекс Монтроуз изначально работал на МИ6, однако позднее, когда в МИ6 начали понимать, что действия МИ9 вторгаются в ее сферу деятельности, стал посредником между МИ6 и МИ9. Он занимался в основном организацией подпольных маршрутов для побега, чтобы тайно переправлять союзников, в особенности беглых военнопленных и летчиков, потерпевших катастрофу над занятой врагом территорией, назад в Англию, где те вновь вливались в состав армии и Королевских военно-воздушных сил, испытывающих недостаток в личном составе.

Алекс укомплектовывал подпольные сети командой надежных помощников, снабжал деньгами и провиантом всех проводников и связных, опрашивал тех, кому побег удался, чтобы собрать секретную информацию.

Пальцы Фабьен, занесенные над клавиатурой, задрожали. Она напечатала «Лена Тоу и Алекс Монтроуз». Безрезультатно. Затем попробовала «Эстелла Биссетт и Алекс Монтроуз». Почти ничего, разве что нечеткое фото с церемонии вручения премии American Fashion Critics’ Awards в 1943 году, на котором они стояли в группе других людей. То, что эти двое поболтали на вечеринке, не давало достаточных оснований предполагать, почему имя Алекса вписано в свидетельство о рождении ее отца.

Она решила позвонить матери, несмотря на то что была практически уверена, что та ей не поможет. Мама жила в мире, населенном ее пациентками, а не членами семьи, хотя в свои семьдесят давно могла бы оставить работу. Фабьен родилась в результате ужасного недоразумения; родители не планировали иметь детей, нуждаясь лишь друг в друге. Отец давно простил дочь за ее непредвиденное появление на свет, а вот насчет мамы Фабьен не была уверена.

Секретарше потребовалось некоторое время, чтобы найти маму. Когда та наконец взяла трубку, Фабьен как бы невзначай упомянула, что разбирала вещи отца и обнаружила некоторые документы, в том числе свидетельство о рождении.

Мама никак не отреагировала.

– Если хочешь, оставь их у себя, – устало отмахнулась она.

– А разве тебе они не нужны?

– Твой отец всегда в моем сердце. Мне не требуются никакие бумаги, чтобы вспоминать его.

Мама намекала, что и Фабьен обязана думать так же. В великой битве за звание той, кого Ксандер любит больше, мама всегда хотела быть первой. А Фабьен обычно с радостью уступала ей победу.

– Как ты?

– А как я могу себя чувствовать без твоего отца? Порой думаю, может, стоит принять хорошую дозу морфина и покончить со всем?

– Не говори так, – отрезала Фабьен. – Завтра после работы забегу к тебе и проверю.

– Только не завтра. Ты слишком похожа на отца. Мне на тебя смотреть больно.

Фабьен опустила телефон на стол.

Неужели это и есть настоящая любовь? Испытывать после смерти любимого одно желание – умереть, потому что иначе жизнь станет невыносимой? Бабушка упорно продолжала жить в течение семнадцати лет после смерти деда. Разве отсюда следует, что она его не любила? Или просто нашла способ выживать без него?

Фабьен вздохнула. Как много вопросов. И загадок больше, чем ответов. Когда она разговаривала с бабушкой в тот уик-энд, нужно было расспросить побольше.

Не в силах успокоиться, она встала и попыталась втиснуть книгу на полку. Однако места не было. Фабьен вытащила первую попавшуюся стопку и обнаружила, что это ее старые тетради для эскизов. Как давно она их не разглядывала!

Она села на пол, прислонилась спиной к стене, открыла самую раннюю из них и поморщилась, увидев грубый карандашный набросок платья с небрежными разводами от ластика. На следующей странице обнаружился акварельный эскиз, такой как учила Эстелла, – более детально прорисованный и в целом неплохой, однако напрочь лишенный стиля. Далее пошли фигуры со слишком короткими ногами и маленькими лицами; неправильные пропорции убивали любое платье, которое Фабьен старалась к ним приладить. Раскритиковав все эскизы в первой тетради, Фабьен открыла вторую. Тут фигуры были, по крайней мере, пропорциональны, а от голов она и вовсе избавилась, сочтя их ненужными для создания одежды. А вот начиная с третьей тетради Фабьен удивилась собственной эволюции – настолько явно изменились идеи, стиль и навыки в целом, особенно в четвертой тетради. Одна или две модели ей даже сейчас нравились.

Зазвонил телефон; Фабьен подпрыгнула и тут же схватила его, увидев на экране имя Уилла. По лицу неудержимо расплывалась улыбка, как и всегда, стоило лишь подумать о нем.

– Привет!

– И тебе привет, – тоже улыбнулся он.

– Где ты сейчас? – спросила она, заметив, что обстановка отличается от вчерашней.

– Сегодня опаздываю на работу. Восемь утра, а я еще дома. У Лисс была тяжелая ночь, я сидел с ней и проспал.

– Как она теперь?

Улыбка исчезла.

– Уснула. Уже хорошо.

– Не знала, что вы живете вместе.

– Она осталась в родительской квартире. У меня есть жилье в Сохо, но в этом году я переехал обратно, чтобы за ней присматривать.