Швея с Сардинии

Несмотря на устоявшуюся репутацию и скромный, но постоянный доход, делавшие меня хорошей партией для холостяков любого возраста, принадлежавших к моему классу, жениха у меня до сих пор не было. Я не раз получала предложения руки и сердца – как напрямую, так и через свах, которыми часто пользовались люди моего круга и в городе, и в соседних деревнях, – но все еще была слишком наивна, а потому рассматривала брак не как способ улучшить свое положение, а как сбывшуюся мечту о всепобеждающей любви. В этом смысле недавний опыт синьорины Эстер меня несколько отрезвил. Если молодой человек, друг детства или просто сосед, поравнявшись на улице, отпускал мне комплимент, строил глазки или предлагал прогуляться в воскресенье где-нибудь в парке, соответствующем нашему классу, у меня сразу закрадывались нехорошие подозрения, и я отвечала колкостью, стараясь побыстрее поставить его на место. Если же мне казалось, что по дороге к заказчику какой-нибудь молодой человек, студент или чиновник следит за мной или даже просто смотрит чуть более пристально, чем обычный прохожий, я сворачивала и шла другой дорогой. От таких не жди ничего хорошего, кроме лжи и позора: так писали в романах, да и собственными глазами я тоже видела немало примеров. Одиночество меня не пугало: все мои мечты, желания и планы на будущее касались работы, совершенствования в искусстве кройки и шитья да расширения клиентуры.

Но все-таки приглашение семейства Провера было последним, чего я могла ожидать. Наверное, думала я, бедная родственница заболела или стала хуже видеть, и они зовут меня сшить пару наволочек или заштопать старую рубашку, – как я уже говорила, адвокат, в отличие от жены и дочерей, верный своей скупости, так мало заботился о собственном внешнем виде, что вечно ходил с обтрепанными манжетами, над которыми смеялись даже в суде.

Тем не менее я согласилась – отчасти потому, что в тот момент у меня не было других заказов, но главным образом потому, что сгорала от любопытства: людей со стороны, по крайней мере из тех, кого я знала, в этом доме обычно и на порог не пускали. У Провера не было слуг, за исключением Томмазины, деревенской девчонки, которая говорила на чудовищном диалекте, совершенно не зная итальянского, летом ходила босиком, а за те несколько раз, что я встречала ее на улице с горой узелков и свертков, не обменялась со мной и двумя словами. Мы часто задавались вопросом, как она в одиночку занимается всеми домашними делами, включая уборку, стирку, покупки и приготовление пищи. Или, может быть, ей помогала бедная родственница-приживалка? Это объясняло бы необычайную щедрость адвоката: приютив ее в своем доме, он получил опытную кухарку и верную горничную за еду, кров и полное отсутствие жалованья. Сама синьорина Джемма тоже редко выходила из дома и, главное, никогда не сплетничала.

А вот мы – швеи, модистки, гладильщицы, прачки, мелкие лавочницы, кумушки из окрестных переулков – сплетничали об этом семействе очень много (как, вероятно, и более зажиточные, да и аристократические семьи, многие из которых были связаны с Провера родственными узами, – хотя наверняка мы этого, конечно, знать не могли).

Следуя указаниям галантерейщицы, я подошла к дому адвоката в восемь утра. Дом стоял в самом центре города, на площади Санта-Катерина, напротив церкви: величественный двухэтажный особняк. Окна его выходили на большой мощеный двор, окруженный высокой стеной, за которую можно было попасть с площади лишь через широкие ворота, обычно закрытые и днем и ночью, чтобы прохожие не могли заглянуть внутрь.

Но сейчас они, как ни странно, были открыты, поскольку во двор въезжала запряженная ослом крестьянская телега, и мне не пришлось звонить в колокольчик: я просто вошла вслед за ней. Едва возница привязал скотину к одному из торчащих из стены железных колец и принялся выгружать большую корзину артишоков, как из дома вышла скромно одетая женщина средних лет, которая, нахмурившись, но не сказав ни слова, сразу же бросилась закрывать тяжелые створки ворот.

– К чему такая спешка, синьорина Джемма, я бы и сам закрыл! – воскликнул крестьянин.

– Вы должны были сделать это сразу же, – сурово ответила она. – Не видите разве: первая же проходящая мимо служанка, у которой хватило наглости, немедленно сунула сюда свой любопытный нос! – и, уже обращаясь ко мне, указала на узкую щель, которую специально оставила в воротах: – Проваливай отсюда, девчонка!

– Я швея, это синьора Провера велела мне прийти, – пробормотала я, скорее позабавленная, чем обиженная: я и впрямь с любопытством оглядывалась вокруг.

– Швея? И где же твоя швейная машинка?

– Не знала, что она понадобится.

Хотя машинка и называлась переносной, она была не такой уж и легкой, и я подумала, что ради пары швов и штопки тащить ее не имеет смысла.

– Ну, значит, с завтрашнего дня будешь носить, – сказала мне женщина, в которой я по имени узнала бедную родственницу. – А раз пока руки у тебя свободны, поможешь нам занести в дом эти корзины.