Швея с Сардинии

Ниже я раскрою вам тайну, о которой по крупицам разузнала за следующий месяц, секрет, о котором поклялась никому не рассказывать. Впрочем, с тех пор прошло так много времени, да и после разразившегося скандала тайну эту узнал весь город – так что, думается мне, никаких обещаний я уже не нарушу.

Если коротко, то семейство Провера все эти годы нас обманывало. Они никогда, ни единого раза не заказывали одежду из Парижа: все платья тайком шили сами синьоры, причем полностью вручную, даже без швейной машинки. И каждый раз добивались таких замечательных результатов, что никто ничего не замечал. С другой стороны, знаете, что говорила моя бабушка, когда мы останавливались у дорогих витрин, чтобы полюбоваться на привезенные из столицы платья работы знаменитых модельеров? «Как думаешь, дитя мое, кто их сделал? Неужели богини, спустившиеся с небес? Нет, их сшили женщины, такие же, как мы, только более умелые и опытные, – а потом, вздохнув, добавляла: – …и, разумеется, за гораздо большее жалованье».

Впрочем, настоящие парижские платья, которыми можно было вдохновляться, в доме Провера тоже имелись – но только много-много лет назад: об этом я узнала от синьоры Терезы, которая, доверяя моей клятве, время от времени откровенничала со мной в минуты отчаяния. Эти платья были частью достойного принцессы приданого, которое ее бесконечно щедрый отец заказал ей из самых роскошных магазинов Европы. Платья для церемоний, балов и театра, летние и зимние, жакеты и юбки для прогулок, пальто и накидки, изысканнейшие верхние и нижние рубашки и к каждому платью – корсет, подходящая шляпка, зонтик, перчатки и туфли. Наверное, не хватило бы дней в году и часов в одном дне, чтобы все их переносить. Платья привезли в больших коробках из прочного картона, выстланных светло-голубой гофрированной бумагой с тисненной золотом надписью Printemps и названиями некоторых других магазинов Брюсселя и Лондона. Казалось, что в доме Провера не найдется достаточно шкафов и комнат, чтобы все их разместить. Адвокат Бонифачо, в ту пору еще молодожен, гордился тем, что выводит в свет жену, чья элегантность затмевала саму королеву Маргариту вместе с ее придворными дамами. Но стоило им вернуться домой, где молодая жена в отсутствие горничной мучилась с крючками и лентами, чтобы снять с себя выходное платье, как он саркастически замечал: «Наслаждайся, пока они в моде, потому что новых я, разумеется, покупать не буду – ни в Париже, ни даже здесь, в городе».

Бедная синьора Тереза, в родительском доме привыкшая к достатку и роскоши, из-за скупости мужа внезапно вынуждена была жить в столь стесненных обстоятельствах, что добрую половину дня лежала ничком на диване в слезах, нисколько не боясь, что услышат слуги, – потому что слуг в доме Провера не было, если не считать не покидавшей кухни босоногой девчонки, дочери какого-то крестьянина, арендовавшего у адвоката землю. Служила она за жилье и еду – последней, правда, ей перепадало немного.

Хозяйские обеды и ужины тоже были такими скудными, что многочисленные кузины и племянницы невесты перестали принимать на них приглашения, ведь на первое там подавали супы, где единственными ингредиентами, помимо воды, были пара листиков цикория и ползубчика чеснока – ни горсточки вермишели, ни даже капли масла; на второе – маленький кусок вареного мяса да одна картофелина, а на десерт – один-единственный фрукт, чаще всего заветренный и сморщенный.

Но больше всех прочих лишений юную жену унижал тот факт, что она не могла самостоятельно распоряжаться ни одним чентезимо. «Зачем тебе деньги? Что ты будешь с ними делать?» – спрашивал адвокат. Все продукты, включая вино и масло, ему привозили из деревни, с земель, которыми он владел, так что платить за них было не нужно. В лавке, куда приходилось неизбежно обращаться за свечами, мылом, иголками, посудой, соленой треской и другими необходимыми мелочами, адвокат открыл счет, который оплачивал лично раз в год, придирчиво изучая список покупок. И если он находил, что количество использованных иголок или свечей хоть немного превышает прошлогоднее, жене было не избежать строгой проповеди о бережливости в домашнем хозяйстве.

В доме отца синьоры Терезы возле двери всегда стояла серебряная чаша с мелочью, откуда они с матерью, выходя, брали немного монет, которые могли понадобиться на милостыню, чаевые, извозчика до центральной площади или чашку горячего шоколада в «Хрустальном дворце», и за эти деньги они не должны были ни перед кем отчитываться. В доме Провера такие расходы считались излишними, наносящими тяжкий ущерб семейному капиталу. Приданое невесты было в полном объеме включено в этот капитал и сразу же вложено в акции и новые земли. Отец Терезы, обнаружив, что у дочери не осталось даже небольшого содержания для личного пользования, предложил за собственный счет выписать ей новое, но зять обиженно заявил, что не допустит этого. «Я вполне способен сам обеспечить жену, – сказал он. – Со мной она ни в чем не нуждается».