Швея с Сардинии

Потом наша американская журналистка, мисс Бриско, моя учительница английского, вернувшись из поездки в Соединенные Штаты, рассказала бы об очень известном в Нью-Йорке французском ателье, куда выстраиваются в очередь жены коронованных особ и миллионеров со всего мира в надежде получить необычное, уникальное платье, за которое готовы отдать совершенно немыслимые деньги. Ателье руководила бы женщина в летах по имени… ну-ка, посмотрим, как можно перевести Джемму на французский… мадам Бижу[8]. Ей бы помогала младшая couturière[9], ее дочь или племянница, – разумеется, это Ида, а ателье – итальянское, но французское звучит более шикарно. Ида была бы замужем за венгерским модельером, который бы тоже работал в компании, а в свободное время играл на скрипке. У них было бы трое красивых и послушных детей, которые учились бы в лучшей школе Нью-Йорка. А как же Альда? Альда вышла бы замуж по страстной любви за молодого каталонского художника без гроша за душой, он под ее руководством начал бы создавать восхитительные рисунки для тканей и печатать их с использованием секретной техники, которую в дальнейшем запатентовал бы. Рисунок этих неповторимых тканей и стал бы причиной успеха ателье Bijou.

У Альды и Мариано тоже родились бы дети, точнее, дочери: четыре девочки, все с артистическими талантами – одна рисует, как отец, другая играет на скрипке, как дядя-скрипач, третья прекрасно танцует (может, отправим ее в школу Айседоры Дункан?), а младшая поет чудесным ангельским голосом.

Кого забыли, мадам Терезу? Мадам Тереза в сопровождении Томмазины переехала бы в Бронкс и открыла школу кройки и шитья для девочек из бедных семей, своего рода пансион, где ученицы жили бы, бесплатно получали теплую одежду, хорошую еду и даже некоторое образование, а также осваивали технику шитья. Известный промышленник, мистер Зингер, восхищенный этой инициативой, подарил бы школе семьсот пятьдесят швейных машинок самой последней модели. Нет, подожди, школа была бы не только для девочек: одно из отделений, в котором время от времени вела бы курсы сама мадам Бижу, могло бы предоставлять пищу, кров и защиту, а также уроки шитья проституткам, решившим оставить улицу и жить честно».

Я рассмеялась: «Синьорина Эстер, какая же вы оптимистка! Вот только чересчур романтично все вышло, уж извините за прямоту. В настоящей жизни, к сожалению, так не бывает».

И действительно, опасения, которыми поделилась со мной синьорина Джемма, оказались вполне обоснованными.

Не будучи хоть сколько-нибудь практичной и не осознавая, что со времени ее свадьбы в стране произошла инфляция, а значит, деньги, казавшиеся ей огромными, были лишь значительными, но не бесконечными, за какие-то два с лишним года синьора Тереза растратила все богатство, накопленное скупостью ее покойного мужа. Она больше не контролировала арендаторов, поэтому те преспокойно обворовывали ее; она отменила доставку продуктов из деревни и теперь отправляла за ними на рынок или в самые дорогие магазины деликатесов. Обновив мебель в доме, она редко бывала там, зато каждый день ближе к обеду ее можно было встретить вместе с дочерьми за чашкой шоколада в «Хрустальном дворце», и не в крохотном внутреннем зале, где собирались обычно самые свободные и раскрепощенные из местных синьор, а за одним из самых приметных столиков на террасе, защищенной стеклом, делавшим ее своего рода витриной, куда днем приходили почитать газеты, выкурить по сигаре, поговорить о политике и перемыть кости знакомым самые богатые и праздные из местных синьоров. Возможно, она надеялась, что, будучи на виду, девушки быстрее найдут себе аристократических женихов. А поскольку юношей из хороших семей в городе было не так уж и много, вскоре синьора Тереза решила поискать их в другом месте. Она много путешествовала вместе с дочерьми, ездила даже в Париж и действительно купила каждой приданое в универмаге Printemps. Приобретя автомобиль первой в городе, она наняла шофера, заставив его носить ливрею и фуражку, затем взяла двух камеристок, одев их в синие блузки, белые фартуки и чепчики, затем повара: Томмазина в то время занималась только адвокатом, и делала это преданно, пока, как я уже сказала, с ним не случился второй удар и он не скончался. Синьора Тереза тогда уехала с дочерьми на воды, к модному термальному источнику. Но вскоре, чтобы возместить все эти расходы, ей пришлось начать продавать одно за другим деревенские имения, квартиры, склады, затем облигации. Имущества становилось все меньше, в том числе потому, что некому было им заниматься. Томмазина сбежала, прихватив с собой десять серебряных ложек, два жемчужных ожерелья синьорин и голубую коробку из Printemps, полную обрезков шелка. Когда через несколько дней ее поймали, она отказывалась говорить, кому сбыла украденное – его так и не вернули. Синьора Тереза надавала воровке пощечин и посадила в кладовку на хлеб и воду, но в полицию сообщать отказалась: в конце концов, она любила Томмазину и не хотела, чтобы та отправилась в тюрьму, а оттуда, как это всегда и бывает, в дом терпимости.