Швейцар

Когда почти все жильцы вышли, спустился мистер Стефен Уаррем со своим уникальным экземпляром — Клеопатрой. Кажется, его собака принадлежала к самой редкой африканской породе, говорили, что она напрямую ведет происхождение от священных собак, обитавших во дворце великой египетской царицы, в честь которой и получила свое имя, являясь последним отпрыском того самого семейства. Клеопатра имела четыре почти невидимые лапки, такие тонкие и длинные, что прозрачностью они напоминали человеческую роговицу. Лапки опирались на копытца, неся на себе стройное нервное тело, завершающееся блестящим хвостом. Шея, еще длиннее лап, держала изящнейшую мордочку с бархатными ушками и фиолетовыми глазами. Окрас у нее был густо-черный, а глаза столь редкого цвета, что еще излучали тревожащее сияние. Поступь неторопливая и царственная: мордочка слегка вздернута, глаза всегда смотрели прямо перед собой. Она действительно напоминала мифическое животное. По свидетельству Уарремов и остальных соседей, эта собака ни разу не залаяла, никогда не рычала, не ворчала и даже не виляла хвостом. Спала стоя, и, за исключением Мистера и миссис Уаррем, которых она изредка удостаивала высокомерным и презрительным взглядом, никто не смел к ней прикасаться. Не дай Бог, в вестибюле скопились жильцы — в таком случае Клеопатру невозможно было заставить выйти из лифта. Вот Уарремы и дожидались, когда все пройдут, и в вестибюле не останется ни души, чтобы вывести свой уникальный экземпляр. Животное, по нашим проверенным данным, обошлось им в миллион долларов на международном аукционе, проведенном пять лет назад в Каире, и являлось (заметим в скобках) их единственным домашним питомцем. Клеопатра и вправду не походила ни на одну известную породу собак и ни с кем из себе подобных в отношения не вступала. Разумеется, даже отдаленно невозможно представить, чтобы такая собака подпустила к себе кого-либо из нынешних кобелей. Так что на продолжение рода не оставалось ни малейшей надежды. Всякий раз, когда Клеопатра проходила мимо швейцара, он смотрел на нее со странным беспокойством, а также с необъяснимым уважением. Однако собака ограничивалась тем, что, дождавшись, когда Хуан откроет ей дверь, с надменным и отсутствующим видом выходила на улицу; за ней — мистер или миссис Уаррем, которые, даже разодевшись в пух и прах, следуя за собакой, казались слугами.

Не успел Хуан очнуться от впечатления, произведенного Клеопатрой, как целая россыпь трелей, раздавшихся тут же, в lobby, вывела его из задумчивости. Вальтер Скириус с ликующим видом появился в вестибюле, в то время как над его головой порхала дюжина птичек всевозможных размеров, тональностей и оперенья. Господин Скириус задержался из-за своего последнего изобретения. Проходя мимо швейцара, мистер Скириус поклонился, а птицы в унисон чирикнули, словно тоже приветствуя Хуана, затем опустились на плечи изобретателя, а тот на прощание помахал швейцару рукой. И тут Хуан сообразил, что пернатые — всего-навсего очередное механическое изобретение господина Скириуса, гения электротехники, о котором еще пойдет речь впереди.

Когда щебет механических птиц стих, швейцар достал конверт, переданный ему Артуром Макадамом.

8

Артур Макадам растратил почти все свое состояние на поиски любви. Похоже, он так ее и не нашел, потому что продолжал проматывать то немногое, что у него осталось. Он объехал почти весь свет, вступая в отношения с женщинами самых разных возрастов, рас, культур и верований. Однако все его приключения — некоторые из них вполне достойные внимания — не принесли ему удовлетворения или хотя бы такого бурного наслаждения, что можно было бы тешить себя воспоминаниями, находя в них какое-то успокоение, а то и своего рода удовольствие. Теперь, когда он достиг уже далеко не юношеского возраста и даже не мужчины средних лет, который, пустив в дело свое умение, мог бы соблазнить любую женщину, Артур Макадам особенно остро ощущал одиночество, неудовлетворенность и отчаяние. Он превратился в старика — правда, сохранив стройность и густую шевелюру, окрашивая которую оставался брюнетом. Удовольствие он получал исключительно при посредстве денег, с помощью так называемой современной Селестины,[10] творящей больше чудес, чем все предшественницы.