Швейцар

— А ногти! — металлическим голосом вскричал господин Скириус, стуча искусственным ногтем по стеклу двери. — Что может быть хуже содранного ногтя? А что вы скажете о зубах (если они у вас есть) — зеркале нашей старости, вечно причиняющих нам боль, расходы и неприятности? А о языке? Одном из самых ценных органов человека, подверженном любой инфекции или внешнему воздействию, начиная с насекомого и кончая мельчайшей частицей пыли или заразным поцелуем.

— Согласен, — вновь закивал головой Хуан, между тем как сеньор Скириус в порыве энтузиазма in crescendo[13] продолжал кружить вокруг него.

— А известно ли вам, — тут механическая рука господина Скириуса коснулась стальным указательным пальцем униформы швейцара, — известно ли вам, что язык тоже можно заменить совершенным органом — не грубой копией, а чем-то более динамичным, легким, сверхчувствительным и упругим? Известно ли вам, что существуют тысячи оттенков вкуса, неведомых нашему нёбу?

— Я и правда не знал.

— Зато теперь будете знать, — оглушительно крикнул господин Скириус. И в порыве ликования и творческого удовлетворения остановился перед швейцаром со словами: — Взгляните-ка, вот мое последнее изобретение, — и открыл рот как можно шире, насколько позволяли челюсти.

Пораженный швейцар мог удостовериться в том, что господину Скириусу удалось заменить язык тонкой, гибкой и упругой механической пластиной.

— Невероятно! — воскликнул Хуан.

И тогда господин Скириус, гордясь своим достижением, захотел продемонстрировать нашему швейцару, что его язык и даже горло из платины служат ему, не только для того чтобы прекрасно разговаривать любым тоном, но также для того чтобы петь куда более сильным голосом, чем самые знаменитые баритоны и тенора. И, действительно, огромное и роскошнейшее здание содрогнулось, стоило сеньору Скириусу исполнить один из самых трудных пассажей Il Trovatore.[14] Сильный, чувственный, свежий и модулированный голос звучал и в самом деле из ряда вон выходяще; он опускался и поднимался настолько гар-мо-нич-но, что даже сеньорита Рейнольдс у себя в квартире на какое-то мгновение оторвалась от денежных подсчетов, а Пьетри приглушили — и это кое-что значит — звук магнитофонов. Но тут внезапно из горла господина Скириуса вместо гениальных арий начали вырываться языки пламени зеленого цвета, которые чуть не подпалили ресницы Хуану, потому что вырвались с силой, будто из сопла. Мистер Скириус поднял механическую руку и в отчаянии поднес ее к пульту управления на груди, однако пламя не только не погасло, а увеличилось и распространилось во все стороны. Очевидно, что-то в механическом агрегате организма господина Скириуса вышло из строя, вызвав роковое замыкание. Подобно обезумевшему дракону, Вальтер Скириус прыгал по всему вестибюлю, а испуганный Хуан старался оказать ему помощь, сам не зная как.

Но тут на подмогу пришла Касандра Левинсон с общественным огнетушителем. И глазом не моргнув, она в два счета погасила огонь. Когда все было кончено, на полу осталась только груда обгоревших проводов, примотанных к нескольким костям.

— Поднимемся-ка ко мне в квартиру и вызовем полицию, — предложила Касандра Левинсон нашему швейцару, беря его за руку.

10

Войдя в квартиру, госпожа Левинсон позвонила в полицию и предложила Хуану выпить.

— Сейчас приедут за телом, — сообщила она, имея в виду груду проводов, валяющуюся в вестибюле. — На самом деле меня не удивила его смерть. Мистер Скириус — яркий образчик механицизма и абсурдной империалистической технологии, — профессорским тоном заявила миссис Левинсон и тотчас же переключилась на свою излюбленную тему, заговорив с швейцаром о его возможной политической реабилитации.

Касандра Левинсон состояла в Коммунистической партии Соединенных Штатов и занимала должность профессора политических наук Колумбийского университета с окладом в восемьдесят тысяч долларов в год. Кроме того, она еще и служила прямым и фанатичным орудием кубинского диктатора, а посему посчитала своим моральным и даже «человеческим» долгом убедить нашего швейцара (который семнадцать лет прожил, терпя голод и унижения, в коммунистической системе, пока не вырвался оттуда, уплыв на шхуне) в том, что он оставил позади никак не меньше, чем рай.

— Тебя могли бы простить, — говорила она теперь Хуану рассудительным, понимающим и вместе с тем властным тоном. — Ты молод и наверняка не осознаешь, что натворил. Ты не извращенец, не люмпен, не эксплуататор. Твое место не здесь.