Швейцар

Дантист — далеко не молодой, но, конечно же, далеко не бедный — железной хваткой вцепившись в руку Хуана, тащил его за собой, предлагая полюбоваться результатами своей работы: сияющей счастливой улыбкой, не сходившей с лица Марии Шелл; крупными, вызывающими и чувственными зубами Софии Лорен; ровными и обольстительными — Ингрид Бергман (первый большой успех мистера Роузмана); слегка непропорциональными зубами — так они выглядели более естественно — Рока Хадсона; зубками грызуна (в них таился секрет успеха у публики), принадлежавшими сеньору Коху, и неизменно бесстрастной победной улыбкой Рональда Рейгана; даже его смерти, случившейся всего год назад, в 1991 году, оказалось не под силу стереть эту улыбку с ссохшегося лица… Однако следует заметить, правды ради, что сеньор Роузман тоже обладал чувством собственного достоинства или профессиональной гордости. И, бывало, даже за миллионы не соглашался изготовить протез заинтересованному лицу, если находил физиономию клиента настолько уродливой, что его работа не исправила бы положения, поскольку при такой внешности даже самые красивые жемчужные зубы бессильны помочь делу. Именно так и получилось с Джеральдиной Чаплин. Несмотря на астрономическую сумму, предложенную мистеру Роузману, он неоднократно отвергал предложение, ссылаясь на избыток заказов, а, наедине с собой громко повторял, что на столь ужасной физиономии его произведение окончательно проиграет и даже нанесет ущерб его устоявшейся репутации.

Вместе с тем, будучи неутомимым изобретателем, выдающийся зубной техник специализировался также на изготовлении протезов для животных, чьим хозяевам это было по карману. Тут-то Хуан и узнал, что кошка Бренды Хилл недавно обзавелась фарфоровыми зубами, которые обошлись хозяйке в пятнадцать тысяч долларов. А у некоторых попугаев сеньора Джона Локпеса оказались фаянсовые клювы, и даже медведь Касандры Левинсон (у мистера Роузмана стоял манекен) щеголял коралловыми резцами: к этим полипам Левинсон питала слабость, после того как где-то вычитала, что знаменитый поэт-марксист Пабло Неруда коллекционировал их наряду с прочей морской живностью. Затем мистер Роузман продемонстрировал Хуану копию орангутанга сеньора Макадама: его платиновые и на вид грозные зубы имели затупленные концы.

— По крайней мере, — пояснил сеньор Роузман, — если животное вырвется на свободу, оно не сможет причинить никакого вреда…

После того как Хуан увидел специальные клыки для собак — они оказались больше обычных, — ему уже не составило труда понять, почему собачки сеньора Роузмана все время улыбались: оказывается, хозяева заказали им огромные протезы, которые и вынуждали животных постоянно скалить зубы.

Впрочем, если выставка зубов и двойников произвела на Хуана огромное впечатление, то еще большее изумление он испытал в тот момент, когда сеньор Роузман, отпустив локоть швейцара, театральным жестом отдернул черную занавеску, продемонстрировав Хуану его собственное изображение.

Наш швейцар очутился нос к носу с манекеном, одетым в его униформу, его перчатки, его шляпу, имевшим его волосы и даже его физиономию, разве только на этой самой физиономии красовалась такая торжествующая и оттого нечеловеческая улыбка, что даже оригинал (то есть сам Хуан) почувствовал сильную робость, взирая на себя самого со страхом и почтением, однако не будучи в состоянии соотнести себя с выставленным изображением. Хуан окончательно смешался, когда мистер Роузман осветил двойника, направив на него прожектор, и сообщил:

— Стоит только поменять зубы, и вам не надо беспокоиться о будущем.

Доводы сеньора Роузмана выглядели крайне убедительно.

Казалось, швейцару-манекену, который улыбался нашему швейцару, совсем неведомы тяготы жизни, и непохоже, чтобы его одолевало желание найти особую и таинственную дверь для каждого обитателя этого здания. Больше того, уверенная и мужественная улыбка манекена Хуана принадлежала не швейцару, который служит, чтобы открывать и показывать двери, а человеку, перед которым должны немедленно распахиваться все двери. Стоя перед ним, Хуан настоящий ощущал себя швейцаром этого швейцара. И пока мистер Роузман уламывал его, чтобы он удалил все зубы и превратился в самоуверенного истукана, наш швейцар понял, что стоит ему поддаться на уговоры, как он, настоящий швейцар, навеки исчезнет, а с ним та необычная миссия (для него сверхнеобычная), которую, как он считал, он обязан выполнить.

— Я, конечно, понимаю, — говорил мистер Роузман, совершенно уверенный в том, что подцепил еще одного клиента, — какое это на вас произвело впечатление. Я и сам не ожидал, что смогу добиться такого совершенства. Не волнуйтесь, уж вам-то я его уступлю по самой низкой цене. К тому же вы как швейцар послужите мне превосходной рекламой. Если хочешь, — мистер Роузман уже перешел на «ты», — мы можем прямо сейчас начать удалять зубы, чтобы на твоем лице засияла победная улыбка.

И вот тут-то Хуан впервые за долгие месяцы службы в качестве швейцара во всеуслышание отклонил предложение одного из своих нанимателей.

— Нет! — крикнул он.