Читаем Швейцар полностью

Ответ, произнесенный таким решительным и отчаянным тоном, поразил мистера Роузмана, понявшего вдруг, что впервые за его долгую профессиональную деятельность от него ускользает клиент, которого, как полагал одонтолог, он уже подцепил на крючок. Однако, будучи коммерсантом, а, значит, дипломатом до мозга костей, он предпринял еще одну попытку.

— Вы сможете оплатить его в рассрочку, — предложил ему мистер Роузман, демонстрируя свои собственные прекрасные зубы, изготовленные из выращенного жемчуга.

Пустой номер — Хуан, громко выкрикнув еще одно «нет», опрометью кинулся вон из мастерской, чувствуя себя под прицелом не только торжествующей улыбки сеньора Роузмана, но улыбок целой оравы истуканов включая животных и в первую очередь его собственной улыбки с физиономии двойника. Они повелевали ему вернуться и отдаться в руки выдающегося специалиста. На грани умопомрачения он добрался до входной двери, которую яростно дернул, угодив ею в белейшие зубы трем собачкам мистера Роузмана. И вот тут (хотя мы уверены, что такого не могло быть) нашему швейцару почудилось, что улыбка манекенов включая его собственную переросла в дружный взрыв смеха, эхом отозвавшегося во всем здании.

17

После свидания с управляющим и визита к сеньору Роузману нашим швейцаром овладело почти невыносимое отчаяние. Вдобавок Союз швейцаров Нью-Йорка, идя навстречу пожеланиям квартиросъемщиков и постояльцев, как раз в эти дни принял постановление, запрещающее швейцарам смотреть телевизор, читать, писать или же слушать радио во время работы. Хуан не интересовался ни радио, ни телевидением, зато как только выпадала свободная минута, любил почитать, и к тому же, если обстоятельства позволяли, делал пометки или набрасывал пару абзацев в записной книжке, которую, как мы уже говорили, носил во внутреннем кармане пиджака — именно его книжка помогла нам при составлении настоящего доклада. Когда циркуляр о запрещении попал ему в руки, он подумал, что это всего-навсего происки управляющего, вознамерившегося ему насолить, однако легко установил, что документ подлинный и обязательный для исполнения. Хуан не мог согласиться с подобным указанием, поскольку верил, что его заметки о жильцах и его собственные размышления послужат (это он тоже записал) своего рода памятками и указателями, которые, как он думал, подскажут, в каком направлении вести поиски спасительной двери. Без таких записей — как он думал и писал, невзирая на запрет, — он не сможет открыть и изучить подлинную личность каждого из своих подопечных — именно так он написал: подопечных — тех, кого он обязан спасти. Да, он так и написал: «спасти». Как в таком случае им помочь? А если он им не поможет, как тогда ему жить?

Поэтому, несмотря на постановление, наш швейцар продолжал записывать свои наблюдения: просто вел себя осмотрительнее, а в отношении жильцов выказывал крайнюю предупредительность.

Вот для того чтобы сделать им приятное, а также в связи с рождественскими праздниками, Хуан решил, что лучше всего приготовить подарки некоторым жильцам, в первую очередь тем, кто высказал ему замечания по службе. Хотя так уж сложилось, что на Рождество именно швейцар получает от нанимателей небольшую сумму денег или подарок. Однако и он в свою очередь тоже посчитал своим долгом их одарить.

Тем не менее справедливости ради надо отметить, что почти все жильцы, даже те, кто выказал недовольство его службой, сделали нашему швейцару какой-нибудь подарок: кто-то, как, например, сеньор Уаррем, вручил ему конверт, вложив в него двести долларов, другие ограничились одним долларом. Хотите верьте, хотите нет, даже сеньорита Рейнольдс, вместо того чтобы попросить денег у Хуана, вручила ему с большими церемониями четверть доллара, предварив вручение небольшой речью, которую мы не имеем права опустить.

— Ни для кого не секрет, дорогой друг, что администрация, как и положено, на Рождество выдала вам чек, я же хочу пополнить ваши фонды — гораздо более солидные, чем мои, — от себя лично. Надеюсь, вы сумеете оценить мой подарок и понимаете, чего он мне стоит. Дай Бог, он послужит вам не для того, чтобы вы его потратили на всякую ерунду, а для того чтобы заставить вас впредь быть более экономным. Положите его на счет в банк и увидите, что через несколько лет будете меня благодарить.

И вот с подаренными деньгами — двумя тысячами пятнадцатью долларами да еще двадцатью пятью центами — наш швейцар отправился в знаменитый универмаг «Нэнси’с», чтобы накупить подарков, затем вручить их жильцам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Испанская линия

Крашеные губки
Крашеные губки

   Аргентинский писатель Мануэль Пуиг - автор знаменитого романа "Поцелуй женщины-паука", по которому был снят номинированный на "Оскар" фильм и поставлен на Бродвее одноименный мюзикл, - уже при жизни стал классиком. По единодушному признанию критиков, ни один латиноамериканец после Борхеса не сделал столько для обновления испаноязычной прозы. Пуига, чья популярность затмила даже таких общепризнанных авторов, как Гарсиа Маркес, называют "уникальным писателем" и "поп-романистом № 1". Мыльную оперу он умудряется излагать языком Джойса, добиваясь совершенно неожиданного эффекта. "Крашеные губки" - одно из самых ярких произведений Пуига. Персонажи романа, по словам писателя, очень похожи на жителей городка, в котором он вырос. А вырос он "в дурном сне, или, лучше сказать, - в никудышном вестерне". "Я ни минуты не сомневался в том, что мой роман действительно значителен, что это признают со временем. Он будет бестселлером, собственно уже стал им...", - говорил Пуиг о "Крашеных губках". Его пророчество полностью сбылось: роман был переведен на многие языки и получил восторженные отзывы во всем мире.

Мануэль Пуиг

Проза / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Галаор
Галаор

Лучший рыцарский роман XX века – так оценили читатели и критики бестселлер мексиканца Уго Ириарта «Галаор», удостоенный литературной премии Ксавьера Вильяурутия (Xavier Villaurrutia). Все отметили необыкновенную фантазию автора, создавшего на страницах романа свой собственный мир, в котором бок о бок существуют мифические существа, феи, жители некой Страны Зайцев и обычные люди, живущие в Испании, Португалии, Китае и т. п. В произведении часто прослеживаются аллюзии на персонажей древних мифов, романа Сервантеса «Дон Кихот», «Книги вымышленных существ» Борхеса и сказки Шарля Перро «Спящая красавица». Роман насыщен невероятными событиями, через которые читатель пробирается вместе с главным героем – странствующим рыцарем Галаором – с тем, чтобы к концу романа понять, что все происходящее (не важно, в мире реальном или вымышленном) – суета сует. Автор не без иронии говорит о том, что часто мы сами приписываем некоторым событиям глубокий или желаемый смысл. Он вкладывает свои философские мысли в уста героев, чем превращает «Галаора» из детской сказки, тяготеющей к абсурдизму (как может показаться сначала), в глубокое, пестрое и непростое произведение для взрослых.

Уго Ириарт

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги