Швейцар

— Я боюсь, очень боюсь, страшно боюсь. На самом деле просто умираю от страха. Точно, я полумертв. Но я также уверен, что кабы не страх, быть мне не полумертвым, а точно мертвым. То есть, я сам бы себя убил, потому что страх — единственное, благодаря чему мы живы. Смысл жизни заключается ни в чем другом, как в страхе. Мы боимся смерти, потому что смерть — всего лишь большой страх, что-то вроде главного страха, всем страхам страх. Что, еще вызывает к жизни храбрецов, как не страх? Однако страх направлен не против конкретного врага, а против всего. Катится камень — и нас убивает, раздается выстрел — и разносит меня в клочья, появляется волк — и я в его пасти, едет машина — и я под ее колесами, пробую по ошибке ядовитую траву — и падаю замертво, блуждаю в пустыне — и умираю от жажды, забираюсь в бездонную нору — и погибаю от удушья, падаю в колодец — и захлебываюсь, среди бела дня становлюсь добычей ястреба, ночью меня подкарауливает сова… Страх! Страх! Страх! Стены мира возведены из страха. И самое грустное — то, что мир существует, потому что существует страх. Мир потому и мир, что это всего лишь зона страха. И тот, кто этого не понимает, погибает. Все в заговоре против нас. Все нам враги. И в то же время все в заговоре против всего. В таком мире, а он единственный, который есть, нас спасает только недоверие, то есть страх. Всегда оказывается, что тот, кто спасся, и есть самый трусливый. — На какое-то мгновение кролик замолчал, потому что все его тело сотрясалось от противонаправленных и независимых друг от друга судорог: то есть разные части его тела дрожали по отдельности, словно сам страх не давал зверьку дрожать, так сказать, организованно. Так что одна лапа сотрясалась в направлении, противоположном другой, живот втягивался и раздувался, один глаз непрерывно открывался и закрывался, в то время как другой застыл, одно ухо вертелось во всевозможных направлениях, а другое — встало торчком. Наконец, кое-как оправившись, он возобновил свое выступление, не переставая совершать небольшие прыжки, время от времени вскрикивая и затравленно оглядываясь по сторонам. — То, что мы делаем, крайне опасно. Находиться здесь крайне опасно. Швейцару это известно не меньше, чем мне, и он дрожит, как и я или даже больше меня. Кое-что вы не видите, а я вижу, потому что страх обостряет мое зрение. Наше собрание — в действительности подстава. Наверняка нас привели сюда, чтобы переловить, «как кроликов», если использовать до боли известное мне выражение. Не лучше ли прямо сейчас вернуться обратно или броситься врассыпную? Кто есть кто? Этого никто не знает. Ради Бога, давайте поскорее отыщем место, где мы сможем отрыть много нор. Где бы мы ни жили, давайте рыть норы, норы, норы. Укроемся в них на ночь. Опрометью выскочим на следующий день. И опять будем рыть норы, норы, норы. Конечно, рыть норы тоже крайне опасно. Мы можем столкнуться со всевозможными подземными существами, всегда готовыми проглотить нас. А, оказавшись в норе, разве мы практически не становимся пленниками? Достаточно только заткнуть входное отверстие и мы там погибнем. Надо быть очень внимательными, крайне внимательными, в высшей степени внимательными. Держать глаза широко открытыми, ухо востро, лапы — готовыми к тому, чтобы юркнуть в нору или выскочить из нее. Потому что не забывайте, в жизни все сводится к тому, чтобы уметь юркнуть в укрытие. И сеньор швейцар меня поддержит. Более того, я бы мог утверждать, если бы так не боялся возражений, что швейцар и я — одно и то же существо, но человек или животное? Страх мешает мне определить. Чем он занят, как не меняет нору, выбирается из одной норы и влезает в другую? Чем заняты все люди, как не отрыванием всякий раз новой норы, они выбираются из одних нор и укрываются в других? Норы, состоящие из многих нор, из тысячи маленьких норок. Норки, чтобы спать, норки, чтобы мыться, норки, чтобы складывать одежду, норки, чтобы хранить еду, норки, чтобы прятать драгоценности или чтобы надежно припрятать деньги. Норки, несомненно, отрытые из страха. Посмотрите на их города: норы, которые умножает непрекращающийся страх. Норы со звонками и сиренами, ловушками, полицейскими и швейцарами. Наш швейцар — швейцар при норах. Наш швейцар — швейцар страха. Если бы не страх, для чего существовал бы швейцар? Однако швейцар существует, и я существую, это очевидно, не так ли? А если мы существуем, так потому что существует страх, и из-за него мы желаем иметь собственную нору, по возможности, конечно, надежную, потому что нет ничего надежного. Тем не менее нору, нору, нору, в которой, пусть и полные страха, мы бы могли изредка передохнуть. Умеете ли вы рыть норы? Если не умеете, вы пропали. Потому что если у вас есть только страх, но нет норы, тогда действительно вам нет спасения… На самом деле я думаю, что даже с норой нам нет спасения! Однако давайте рыть норы! Начнем рыть норы, норы, норы! Прямо сейчас!

Тут кролик, не переставая дрожать, хотел наглядно продемонстрировать, как роется нора, но его зубы и когти натолкнулись на цементный пол.