Швейцар

— Поклеп, — ответил медведь. — Я просто-напросто оглядываю улицу, как поступает любой пленник, готовясь к побегу, хотя бы в мечтах. Но, в общем, я намерен вести речь вовсе не о моих личных несчастьях, а о том, как помочь нашему общему горю. И должен сказать, что мысль о норе, высказанная сеньором кроликом, меня привлекает, как, безусловно, должна привлекать и швейцара. Да, я слушал его речь с определенным воодушевлением. Разумеется, нора, в которой мы поселимся, должна быть большой, просторной и служить не временным и случайным пристанищем, а постоянным. О страхе же не может идти и речи. Мы удалимся в свой мир, согласен, но больше не будем чувствовать себя преследуемыми, гонимыми или хотя бы потревоженными присутствием человека, который вечно меняет все к худшему. Чем дальше от нас будет находиться человек, тем лучше, поскольку тогда все наши проблемы останутся далеко позади, так как sublata causa, tollitur effectus.[18] Мне нравится мысль о норе, но как о логове и крепости. Наше дело должно стать бастионом, не уступающим по мощности катапульте, — вздохнул он; его слог становился все пышнее и пышнее, не иначе, как при его крупном теле по-другому ораторствовать невозможно. — Где надлежит находиться этой цитадели? — продолжал медведь с расстановкой. — Как я уже намекал раньше, среди полярных льдов. Почему? Потому что в холодном климате не испортятся наши припасы, а одна из наших насущных потребностей — потребность в еде; там не начнутся эпидемии, которые в другом климате могли бы нас всех скосить, а как раз другое наше главное желание — оставаться здоровыми; там нас не будет беспокоить непрекращающийся шум, который издается в любом другом месте на земном шаре, а нам, помимо всего прочего, хотелось бы покоя. Другими словами, человек не сможет безжалостно нас изводить. Кроме того, мы могли бы зимовать, то есть сладко и безмятежно спать, благодаря чему наш ум становился бы все более острым, как в моем случае, а наше тело — все более сильным, как опять же в моем случае. И я считаю лишним говорить о том, что физическое совершенство и здоровье — необходимые условия, чтобы наслаждаться свободой, хотя stultorum infinitus est nimierus.[19] И потом, какой смысл в свободе, когда обретаешься внутри тощего тела, измученного разными эпидемиями и напастями, которые, естественно, сведут эту свободу к чему-то эфемерному и столь же постылому, что и наша собственная жизнь. Долголетие, как верно заметила сеньора черепаха, — это, безусловно, заслуга и награда, когда живешь на свободе, в противном случае, оно превращается в унижение. И в том, что касается долголетия, я совершенно уверен в поддержке сеньора швейцара, потому что человек — как раз не то существо, которое создано прожить мало лет; наооборот, за некоторыми исключениями, он хочет жить дольше положенного, и не только — он даже после смерти хочет так или иначе сохранить свое присутствие. Отсюда то количество глупостей, которые он нам оставляет в наследство, прежде чем сдаться окончательно. Vae soli![20]

35

Торжественно опустив морду, медведь завершил свое выступление, поэтому муха, ради собственного спасения беспрерывно кружащая перед ним, взяла слово.