Швейцарские горки

Здесь Альмезов сделал особое примечание. Ни в коем случае нельзя думать, что Абрамов мог торговать государственными секретами или делать что-то, идущее в разрез с интересами России. Он — искренний государственник и патриот. Другое дело, что самонадеянность и упрямство его не знают границ. Его убежденность, что он такой же выдающийся бизнесмен и капиталист, как и ученый, была чрезмерной. Все-таки он не знал в достаточной степени, как устроен современный рынок и какие там есть подводные камни.

При этом он не скрывал, что «Импульс», впрочем, как и другие научно-исслсдоватсль-ские учреждения в России были вынуждены использовать счета в западных банках в период хаоса. «Чтобы деньги не пропали безвозвратно в недееспособной тогда российской финансовой системе», как он сам выражался.

Пошли слухи, что деньги с этих счетов используются на личные цели. Абрамову даже пришлось давать на сей счет объяснения в российской прокуратуре. Объяснения были приняты к сведению.

Однако его способность вести свой «Импульс» по рыночному морю была замечена, и его назначили министром. Для многих неожиданно. На новом посту он работал в своем стиле — бурно, много, самоуверенно и не обращая внимания на обиженных и недовольных его активностью, не думая о том, что у него есть достаточно недоброжелателей. В том числе и заграничных. Через какое-то время возник скандал — в Америке фирмы, созданные Абрамовым и сотрудничавшие с «Импульсом», обвинили в присвоении денег, выделенных Министерством энергетики США на помощь России в утилизации ядерных отходов. Появились разоблачительные материалы в прессе, зарубежной и российской. Абрамов от всего высокомерно отмахивался, объясняя происками завистников и политическим заказом. Американцы задержали Сухоцкого, но довольно быстро выпустили. Абрамов торжествовал, но какой-то осадок от истории остался. Прошло время, наверху случились перемены, и с поста министра его все-та-ки сняли — то ли из-за пресловутых обвинений, то ли по каким-то иным причинам. Он вернулся в «Импульс» научным руководителем. Разумеется, отставка вызвала новую волну компромата, его опять приглашали в прокуратуру, но потихоньку все стихло и его оставили в покое.

В дверь номера громко постучали. Ледников выключил воду, завернулся в полотенце и открыл. Это был Немец.

Он ворвался в номер, завалился в кресло и уставился на Ледникова бешеными, азартными глазами.

— Ты чего такой возбужденный?

Немец сделал удивленное лицо.

— А ты не понимаешь, какая большая игра теперь тут начнется! Милый мой, за ней будет следить весь мир! Тут такие ставки задействованы!

— Слушай, я здесь совсем по другому поводу, — нарочито жестко сказал Ледников. — Спасать бывшего господина министра есть кому и без меня. За ним целое государство стоит.

Но обижаться на Немца не было смысла — он летел на запах грандиозного скандала, как акула на кровь, бессознательно, повинуясь могучему инстинкту, заложенному в него природой.

— Это не моя проблема, — отрезал Ледников. — Мне надо, конечно, задать несколько вопросов господину Абрамову относительно Разумовской, но и только. А что касается скандала на весь мир, то, надеюсь, люди, которые его выпускали из страны, понимали, что делают. А если не понимали, пусть теперь сами кашу расхлебывают.

— Ладно, только не делай вид, что тебя не удивляют эти совпадения. Сначала Разумовская, которая приехала выручать тихую девушку Женю, попадет под грузовик. Папашу, который приезжает спасать все ту же тихую девушку, арестовывают в аэропорту. Причем ясно, что его тут ждали. То есть его вели еще в Москве!

— Жаль только, в Москве этого никто не заметил, — отмахнулся Ледников.

И тут же подумал, что, пожалуй, был один человек, который о чем-то догадывался. А фамилия этого человека — Альмезов. И подозревая что-то, он вручил Ледникову флэшку с информацией об Абрамове.

Пока Ледников переодевался, Немец беспрерывно говорил по телефону — сообщал об аресте Абрамова каким-то своим бесчисленным партнерам и агентам.

— Как торговля? — поинтересовался Ледников. — Много наторговал мертвых душ?

Немец осклабился.

— Друг мой, я не торгую, я обмениваюсь информацией. Завтра эти люди поделятся со мной. На сем стоим.

— Да ради бога! — отмахнулся Ледников.

Еще не хватало читать Немцу мораль!

С таким же успехом можно было читать ее кошке. Вернее, кошке ее можно было читать с гораздо большим успехом.

Именно в этот момент позвонила Женя и едва слышным голосом сообщила, что папу арестовали. Потом она говорила что-то еще — жалкое, бессмысленное, неразборчивое. Ледников терпеливо слушал. А потом она вдруг просто положила трубку.

Немец смотрел на него молча, но явно ожидая объяснений.

— Это опять Женя, она опять в полном трансе…

— Могу себе представить! Столько времени ждала отца как ангела-избавителя, а его хватают прямо у трапа самолета и волокут в швейцарское узилище.

— Все равно с ней надо встретиться. Узнать, что все-таки произошло. И потом, она единственная, кого допустят к Абрамову в тюрьму. И кто может узнать у него, о чем они говорили с Разумовской в Москве… Съезжу к ней завтра с утра.