Сиам Майами

Сиам взяла кружку. Все вышли в вестибюль и стали ждать грузовой лифт. Группе было сказано, что лифт задерживается, так как из него выгружается съемочное оборудование; чтобы не терять зря времени, можно было бы подняться по лестнице. Группа выбрала лестницу. Надзирательница отперла дверь. Когда группа начала восхождение, дверь снова закрылась. Процедура открывания и запирания дверей повторялась на каждом этаже; кроме двери лестница отсекалась от каждого этажа решеткой. Сиам успела заметить на одном из этажей заключенную, копавшуюся в мусорной корзине. Женщина совала себе за пазуху пищевые отбросы.

Поднимаясь по выметенной, хорошо освещенной лестнице, Сиам внезапно схватилась за перила — у нее закружилась голова от страха перед тюрьмой. Дело было вовсе не в лазании по мусорным корзинам — в заведении соблюдалась чистота — и не в клетках с выставленной на всеобщее обозрение парашей; пожалуй, она ждала более пронзительных картин; ужас тюрьмы состоял в том, что угодившая сюда женщина могла кануть в пустоту. За стенами тюрьмы копошились миллионы людей, но здесь это ровно ничего не значило. Заключенная превращалась в ничто, поскольку о ней никто не тревожился. Никто, за исключением тех, кто ее сюда упек, о ней не вспоминал.

Сиам поняла, что и она находится отчасти в таком же положении. Ее спасением был Барни. Пока он не появится, она будет паинькой, чтобы ее не глушили успокоительным. Она будет старательно сниматься в рекламе.

Они достигли нужного этажа. Для них отперли очередную дверь. Тюремный коридор уже был освещен переносными прожекторами, телекамера готова к съемке.

Сиам вошла в тесную каморку, сжимая в руке кружку. В стене напротив камеры было два застекленных окна, за которыми столпились обладательницы черных лиц. Они таращили на нее глаза, испытывая почтение к такой важной персоне. От их уличной закалки сейчас не осталось ничего, кроме шрамов и фонарей под глазами.

Сиам стало настолько не по себе, что она не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Ее спас смех ассистента режиссера и звукооператора, которые вошли к ней в камеру в сопровождении других членов группы и надзирательницы с офицерскими нашивками. Сиам последовала за ними в угол камеры, где имелось окошко с решеткой и стальной сеткой. В окне высокого жилого дома напротив мужчина занимался эксгибиционизмом, рассчитывая на внимание обитательниц тюрьмы.

Надзирательница нисколько не удивилась.

— Нам пора покинуть этот район. Теперь здесь живет такой люд, который и в тюрьму-то пускать опасно. Раньше под нашими окнами проходила наземная железная дорога вдоль Шестой авеню, а что творится теперь — сами видите. Времена изменились. Раньше мужчины заглядывали в наши окна, чтобы застать девочек в чем мать родила, теперь бесплатные зрелища наблюдают они сами. Ничего, скоро мы переведем их на остров Рикерс. Там им будет гораздо лучше, чем в Виллидж. Тамошняя колония расположена у самой взлетной полосы аэропорта Ля Гардиа. Лучше слушать рев взлетающих самолетов, чем смотреть на сумасшедших, демонстрирующих себя женщинам-заключенным.

Заключенные встречали ужимки эксгибициониста восторженными воплями.

— Пора снимать, — сказал режиссер. — Все по местам!

Сиам отвернулась и направилась со своей кружкой к решетке, так и не рассмотрев голого психа. В окнах запертой Столовой по-прежнему чернели женские лица, завороженно наблюдавшие за волшебным действом.

Режиссер указал на высокого мужчину сбоку от камеры, который послушно принялся зачитывать приятным баритоном:

— Вы ощущаете себя узником собственной перхоти?

Сиам грустно смотрела в камеру через решетку. Баритон продолжал:

— Из-за перхоти ей не видать свободы.

Режиссер жестом приказал вступать Сиам. Она застучала кружкой по решетке.

Баритон зачитал:

— Она знала, что ее тюремный срок подходит к концу, но не могла представить себе жизнь под гнетом отвратительной проблемы — ее замучила перхоть.

Режиссер указал на модно одетую манекенщицу, которая показала камере только свою руку. В руке была емкость со средством от перхоти, которое тотчас полилось в кружку Сиам.

— Снято! — крикнул режиссер, довольный собой. — Сиам, мы запишем ваше пение для начала и конца ролика в студии.

Она согласно кивнула.

Косметолог, гример и костюмерша накинулись на Сиам, чтобы превратить ее в красотку, каковой ей требовалось стать для второй части рекламы. Одна причесывала ее, другая придавала ее лицу беззаботное выражение, присущее женщине, не приговоренной к тюремному сроку заключения и не изводимой перхотью, третья сорвала с нее полосатую робу и обвязала выходным платьем, вместо того чтобы надеть его на нее через голову. Все бегом покинули камеру, оставив дверь открытой.

— Готово! — скомандовал режиссер. — Все по местам.

Сиам, повинуясь режиссеру, заняла место у распахнутой двери камеры. Ее улыбка свидетельствовала о благополучном разрешении убийственной проблемы с перхотью.

Режиссер указал на баритон, который затянул:

— Сиам Майами — новейшая сенсация, чудо-певица! Она устранила проблему перхоти и тем добилась успеха.