Сиам Майами

— Свой пламенный привет. — Барни повесил трубку. Он как будто одержал в разговоре верх, но все равно чувствовал себя разбитым. Еще несколько таких побед — и он с треском вылетит с хлебного места. Может ли сохранять достоинство безработный неудачник? Он решил, что наверняка существуют люди, освоившие эту премудрость. Теперь Барни понимал, почему Мотли так настаивал, чтобы он в точности выполнял все его рекомендации. Хватило одного дня, чтобы Барни стал смотреть в будущее с обреченностью висельника. При этом ему некого было винить. В разговоре с ди-джеем последнее слово осталось за ним, однако он чувствовал себя всухую обыгранным. Таков Ньютонов закон: выигрываешь в споре — теряешь место. Где-то там, в зоне сумеречного нервного состояния и неуверенности в завтрашнем дне, существовала, вилась тропинка, ведущая к успеху.

Барни извлек свою черную книжечку и пометил диск-жокея галочкой. Одно дело сделано. Следующим в списке стоял еженедельник, писавший о событиях в той округе, где предстояло выступить Сиам. Газета должна была выйти сегодня. Барни помчался в такси на старую улицу. Город шагнул дальше, оставив здесь пустые магазины и безлюдную заправку. В грязное окно первого этажа можно было разглядеть древний печатный станок. Дверь в типографию наглухо заколочена. Печатник в головном уборе, свернутом из газеты, жестом показал Барни, чтобы тот поднимался наверх. Здание было двухэтажным и не падало, казалось, только по недоразумению.

Истертые деревянные ступеньки жалобно скрипели под его ногами. В редакции было пусто. Барни решил, что газета перестала существовать. Помещение грязное, тусклое, сверкали только головки гвоздей в полу. Однако вся эта незавидная обстановка, несущая на себе следы запустения, почему-то навела его на мысль, что он не возражал бы стать репортером. От пыли щекотало в носу, об удобствах не приходилось заикаться, но он ждал, что вот-вот перед ним предстанут живые люди со стопками газет.

Единственным дуновением жизни был здесь запах мочи из-за приоткрытой двери. Перед давно не мытыми окнами стояли пустые письменные столы. Самыми свежими отпечатками на них были дыры, оставшиеся от когда-то намертво привинченных пишущих машинок, сданных в металлолом.

Барни был больше всего поражен отсутствием телетайпов, отщелкивающих новости внешнего мира. На стенах вместо привычных первых полос висели газетные развороты с рекламой супермаркетов. Первым признаком реальной жизни стал звук воды в унитазе. Из туалета вышел крупный мужчина. Он двигался с трудом, видимо, испытывая боли в кишечнике. Рукава его рубашки удерживали над локтями старые дамские подвязки. Брюки морского покроя из грубой ткани. И суровое, почти величественное выражение лица, как у человека, терзаемого застарелыми муками сексуальной вины. Весь его облик вызывал уважение.

— Чем я могу вам помочь, сэр? — «Сэр» прозвучало обезличенно, как и все приветствие. Достаточно было минутного наблюдения за его походкой, чтобы понять, что он страдает от приступа геморроя.

— Я ищу издателя, — сказал Барни бредущему мимо него страдальцу.

— Вы его нашли.

— Как поживаете?

Это вряд ли могло именоваться жизнью. Издатель ковылял к мягкому креслу, пытаясь скрыть боль за неприступным выражением лица. Барни подумал, что люди такого склада воспитывали своих детей в строжайшей дисциплине. Как теперь выяснялось, их строгость объяснялась злейшим геморроем.

— У меня с собой фотография Сиам Майами, певицы, выступающей сегодня…

— Почему фотографию не прислали вместе с текстом объявления?

Барни понял, что с издателем нельзя разговаривать, когда он пытается сесть.

— Не знаю.

Грузный издатель так и не сел. Казалось, он парит над креслом, как воздушный шар с дыркой.

— Теперь поздно. Надо было передать фотографию вместе с текстом. Между прочим, объявление у вас маленькое. Вы что, держите ее в секрете?

— Если бы решения принимал я, то не пожалел бы целой страницы.

— Не желаю пачкать свою газету сексом. У нас чистый город. Это вам не Юнион-Сити и не Нью-Йорк. Мы — простые люди, и нам нравится все целомудренное.

Барни понял, что редактор слишком долго просидел спиной к окну, не удосуживаясь оглянуться. Прямо за ним раскинулся грязный, ветхий город, ощетинившийся трубами, из-за выбросов которых редакционные окна покрывал слой сажи. Барни не пожелал привлекать внимание собеседника к состоянию городской среды. Он поработал на заводах и знал по опыту, что для некоторых людей фабричная сажа — дополнительный стимул для любви к родине.