Сиам Майами

— Чертов психоаналитик! Это же оскорбление, если он думает, что я этим исчерпываюсь. Учти, — она перешла на серьезный тон, — самый большой член в мире — и тот меня не расшевелит. С какой стороны его ни запихивать — а я знавала мужчин, которые заходили и так, и этак. А я была так молода и глупа! Схлопотать такое наказание ни за что! Просто во мне было больше энергии, чем в остальных девчонках. Получалась полная ерунда. — Она сделала глубокий вдох, борясь с дурными воспоминаниями. Ее взгляд остановился на сандвиче с помидорами и салатом. — В твоих помидорах с салатом и то больше смысла, чем в глупостях Валентино. — Она заговорила медленнее. — Но мне все равно нужен другой гастрольный администратор. Ты для этой работы не годишься. — У нее на губах появилась очаровательная улыбка. — Ты воображаешь, будто все в полном порядке, остается только побаловать меня кроличьим сандвичем и стаканом молочка? Нет, эта работа не для тебя, — решительно заключила она. — Ты и говоришь не так, и выглядишь не так. Одеваешься и то не так. У моего первого администратора была дюжина костюмчиков с иголочки, от него день-деньской разило одеколоном. Подлец Зигги! — Она задыхалась от негодования. — Вместо того чтобы приставить ко мне молодца с клеймом «Сделано в Японии» на заднице, он подсовывает мне тебя. Мне,у которой впереди такой длинный путь! А ведь он считает, что я — все равно что банковский вклад.

Она уставилась в пол, не зная, смеяться или плакать.

— Подлец Зигги, — она улыбнулась самой себе, — а ведь он меня раскусил! — Она шагнула вперед, продолжая смотреть в пол, и, проходя мимо него, в последний момент вскинула удивительно безмятежное лицо, чтобы поцеловать его. Исходивший от нее несвежий запах замедлил его реакцию. Секундного промедления оказалось достаточно, чтобы она насторожилась, отступила и рассмеялась. — Для поцелуев я и то больше не гожусь, — заявила в пустоту. В ее голосе впервые прозвучала чувственная нотка. И в этом не было никакой нескромности, интимной наигранности. Былые утехи не оставили на ней клейма, она была сейчас преисполнена добродетели. И в то же время держалась совершенно свободно, что только усиливало ее привлекательность.

Он испытывал угрызения из-за того, что оказался не на высоте. Она не предлагала ему своего тела, иначе объятия и поцелуи стали бы неизбежностью. Действовала несколько застенчиво, таилась от него, на ее предложение следовало отреагировать только прямо и честно. В этот момент он и дал слабину. Она сразу вспомнила весь свой печальный опыт, контакт стал невозможен. Он потянулся к ней, вместо того чтобы заговорить, и она остановила его:

— Не надо таким способом извиняться.

Он не собирался извиняться. Только хотел дать ей понять, насколько привлекательнее она для него сейчас, но не знал, как это сделать.

— Со мной что-то не так? — Она имела в виду последние мгновения, а казалось, что речь идет о далеком прошлом.

Ее глаза требовали ответа. Его уязвило, что в них не осталось ни капли желания. Она холодно смотрела на него. Он не смог бы ей соврать, даже если бы захотел.

— От тебя пахнет, как от моего дедушки.

Она так расхохоталась, что была вынуждена опереться о стену, чтобы не упасть. Ее лицо потеплело от воспоминаний.

— Знаю, что ты хочешь сказать. От моего пахло, как от бочки с уксусом.

Казалось, она собирается продолжать в том же духе и уже разинула рот, но вместо слов раздались бурные рыдания. Она от стыда стиснула зубы, чтобы скрыть свою слабость, но рыдания были так неукротимы, что зубы сами собой разжались и плач вырвался наружу. Попыталась успокоить себя разговором, но потерпела неудачу. Ее глаза смотрели беспомощно. Она отвернулась к стене. Удивляло горе, от которого содрогалось все ее тело.

Он шагнул к ней, собираясь утешить, но она, замотав головой, велела ему не прикасаться к ней. Это был недвусмысленный приказ, хотя она не смотрела в его сторону. От слез ее лицо не столько покраснело, сколько потемнело. Обращаясь к стене, она проговорила:

— Я рада, что ты так поступил.

От этого признания Барни стало только хуже.

Она была начеку, и он не мог к ней приблизиться. Теперь она могла говорить, правда, со всхлипами. Ей было невыносимо оставаться бессловесной, поэтому она пыталась описать свое состояние:

— У меня не осталось ничего личного. Раньше, когда я шла к мужчине, мне приходилось преодолевать минное поле всяких чувств. Но теперь интимности не существует. Вокруг меня ничего не осталось. Мужчина берет меня просто так, это бессмысленно и страшно. Ты понимаешь? Все превратилось в механический процесс. Как это печально! Помоги мне вернуться к себе самой. Раньше я все так сильно чувствовала. — Она вытерла глаза тыльной стороной руки. — Но это продолжалось совсем недолго. Мне нужна тайна, скрытая моя жизнь, иначе я умру.