События, описанные в письме на имя Абу-Али-и-Ильяса и связанные с захватом султаном Махмудом Рея, находят подтверждение в других источниках. Абу-Талиб Рустам б. Фахр ад-даулэ (387—420 = 997—1029), титуловавшийся Маджд ад-даулэ, был последним представителем в Иране династии бувейхидов. Наследовав отцу в возрасте четырех лет, он фактически и формально находился под опекой матери, носившей титул „попечительницы царства“.[580]
Захват султаном Махмудом Рея в 420 (= 1029) г., как результат общей его политики, направленной к захвату западных областей Ирана, означал конец правления этого слабого и весьма преданного наукам государя. Упреки в неверии, содержащиеся в приводимом „Сиасет-намэ“ письме, находят подтверждение в событиях, последовавших за взятием Рея; многие из сподвижников Маджд ад-даулэ были казнены по обвинению в мутазилизме, казни сопровождались сожжением книг и т. п. Несмотря на историческую достоверность приводимых в упомянутом письме фактов, обращение письма к Абу-Али-и-Ильясу невероятно. Абу-Али Мухаммед б. Ильяс, как было указано выше,[581] умер ок. 357 (= 968) г., т. е. за 60—61 год до захвата султаном Махмудом Рея.Также весьма спорно упоминание имени Абу-Али-и-Ильяса во второй половине рассказа, представляющего Абу-Али-и-Ильяса, как союзника султана Махмуда в походе на куджей и белуджей.
„Сиасет-намэ“ во всех вариантах (ТИ, ПБ и ИШ) соединяет вместе куджей и белуджей. „Худуд ал-алем“ отличает куджей от белуджей, хотя и указывает на общность их занятий и образа жизни.[582]
Населяя юго-восточную окраину Ирана до берегов Персидского залива, как куджи, так и белуджи в значительной степени сохранили примитивное родоплеменное устройство, отличаясь по языку от жителей соседнего Кермана.[583] Ибн Мискавейх сообщает, что решительная борьба против куджей и белуджей была предпринята не Махмудом, а бувейхидом Азуд ад-даулэ. В сражении 1 Раби II 361 (= 8/1 972) г. куджи и белуджи потерпели катастрофическое поражение, был захвачен в плен и казнен их вождь Ибн Аби-р-Раджал Балуси; побежденные были выведены с принадлежащей им территории; на их место поселено земледельческое население.[584] Замирение этого труднодоступного района, правда, вряд ли могло быть полным и окончательным, еще Насир-и-Хосров отмечал в 444 (= 1052) г. нападение куджей на округ Наин.[585]Абу-Али-и-Ильяс, как историческое лицо, известен в качестве верного союзника куджей и белуджей, участвовавшего в их войне против Ахмеда б. Бовейх.[586]
Ибн Мискавейх также сообщает об участии Абу-Али-и-Ильяс в совместных с куджами и белуджами грабежах. Награбленное хранилось в крепости Бардсир.[587]В повествовании „Сиасет-намэ“ о хитрости, примененной газневидскими войсками во время похода на куджей и белуджей, нельзя не отметить ясно выраженный сказовый характер. Из известных мне высказываний по поводу рассматриваемого вопроса особенно привлекает внимание замечание издателя „Тарих-и-Систан“, в котором издатель утверждает, что усиление султана Махмуда оказалось роковым для куджей, к сожалению, не приводя при данном утверждении какой-либо ссылки на источник.[588]
Между тем, рассказ о хитрости, примененной Махмудом, не может не напомнить о ряде подобных рассказов, кроме упомянутых в „Сиасет-намэ“, и „Тарих-и-Систан“, как-то: рассказ Абу-Шуджа о хитрости, примененной в войне с куджами бовейхида Азуд ад-даулэ,[589] рассказ о хитрости по отношению к куджам сельджукида Кавурда[590] и т. Д. Все это позволяет сделать вывод, что тема военной хитрости по отношению к куджам была весьма распространена в арабо-персидской литературе того времени, причем, как обычно в таких случаях, имена действующих лиц произвольно изменялись.58 (67). Рассказ о Парвизе и Бахраме Чубине находится у Ауфи.[591]
На очевидные ошибки этого рассказа (Парвиз — царь Рума (?); Бахрам Чубин — вазир Парвиза (?)) было указано еще Т. Нёльдеке.[592] Содержание рассказа отличается явным неправдоподобием. Если название Парвиза царем Рума еще может найти какое-то объяснение в значении слова Рум, трактуемого иногда в источниках, как запад,[593] то говорить о каких-либо дружеских отношениях между Парвизом и Бахрамом Чубином, узурпировавшим сасанидский престол в 590—591 гг., конечно, не приходится. В данном случае мы имеем, очевидно, образец тех дидактических рассказов, которые весьма часто прикреплялись к именам некоторых сасанидских царей (Ардашир, Ануширван, Парвиз) и где интересы, диктуемые целями лоучения, вытесняли историческую достоверность.[594] Имеющееся в рассказе «Сиасет-намэ» сопоставление двух мечей, которые нельзя вложить в одни ножны, встречается в качестве поговорки у Отби и Бейхаки.[595]