Сибирь: счастье за горами

Здесь встречались огромные старые лиственницы – каждая годилась вполне на то, чтобы быть чьим-нибудь шаманским деревом. Я долго шла по левому берегу ручейка, пока не уперлась в непроходимые дебри. Перебралась в узком месте и двинулась по берегу правому. Там вскоре уперлась в загородку из жердей и припомнила, что вроде как сэнсэй рисовал на карте в этом месте чабанскую стоянку. Я снова сменила берег и тотчас наткнулась на воистину исполинскую лиственницу, к тому же со странно искривленными сучьями – с очень старыми деревьями такое случается. И тут же в траве обнаружила коровьи кости – выбеленные и высушенные ветрами так, что даже самая большая из них ничего не весила и походила на пенопластовую.

Однако же скоро сделались непроходимы оба берега, и я решила подняться по склону вверх – с тем, чтобы дальше идти по степи. Что и сделала, продираясь сквозь заросли верблюжьей колючки. У нас таких нет – мало того что не каждый шиповниковый куст с ней сравнится, так еще она оставляет эти самые колючки в одежде, откуда ты ее выбираешь потом еще с неделю.

В ложбине было прохладно; в степи палило солнце. Странная штука эта степь. Столкнувшись с каким-либо масштабным природным явлением, поневоле всегда начинаешь ощущать собственную малость и ничтожность. Но это… как бы сказать, совсем не то ощущение, которое удручает тебя или как-то умаляет – отнюдь. Степь – это другое. Она не умаляет. Она просто растворяет тебя в себе. Не помню, кто это сказал: «Если раздвинуть горизонт, одинокое дерево растворится». Здесь он раздвинут от края и до края. Здесь как-то сразу приходит охота по-стариковски перемолвиться словом с самим собой. И сразу становится понятно, что породило феномен акынства – хочется слушать собственный голос, чтобы убедиться, что ты не растворился совсем в этой знойной бескрайности; что ты все еще здесь и что это все еще ты.

Лесистая ложбинка тянулась и тянулась, а я все шла и шла вдоль нее, временами останавливаясь послушать, журчит ли ручей. Ручей журчал, и ложбина убегала в степь. Но все кончается, и вскоре мне показалось, что я недалеко от истоков – ручей притих. Я снова стала спускаться со склона. Истоки были перегорожены жердями – чтобы скотина не лазила; здесь же была неизменная коновязь с ленточками и разноцветными платками.

Я умылась ледяной водой, и тут на меня накатилось стадо коров. Голов тридцать – не меньше. Коровы – каждая – сочли своим долгом подойти и перепуганно потаращиться на меня. После чего каждая шарахалась и, ломая кустарник и протрусив немного, скрывалась в подлеске. Меня удивило, что они без пастуха. Коровы двинулись вверх по ручью. Ну а я, посидев немножко, отправилась домой – этот мини-поход и так занял больше времени, чем я предполагала.

Уже почти возле самого села мне навстречу попалась «нива» – парень спросил, не видала ли я коров. На вопрос каких, сказал, что штук двадцать и большинство черные. Я припомнила, что те, на ручье, вроде были другой масти – больше рыжие с белым, но на всякий случай показала ему свои фото, которые делала у истоков. Коров парень не опознал и поехал дальше.

Я не очень удивилась, когда, вернувшись, увидела возле дома сэнсэя знакомую «ниву». Жаль было только, что к тому времени, как я пришла, сэнсэй уже закончил с камешками, так что мне не пришлось увидеть сам процесс.

Как только во дворе стало тихо, раздался знакомый писк и с коленей Будды снова спрыгнул белый комочек, который целенаправленно устремился к моим ногам. Сэнсэй удивился:

– Ее ж не было, когда я пришел. Ох и хитра скотина, нашла защитника себе. Ладно, неси ее в дом…

Я нагрела воды и вымыла котенка в тазу. Блохи полезли во все стороны. Котенок перенес все стоически – хороший характер, подумалось мне. С марганцовкой я чутка переборщила, так что голова мокрой Ак (так мы решили назвать ее – по-тувински «белая») приобрела розовый оттенок и котенок чем-то отдаленно напоминал теперь попавшего под дождь панка.

Тут сэнсэю вдруг пришло в голову, что неплохо бы придумать имя и мне.

– Так вроде есть уже, – не поняла я.

Но сэнсэй сказал, что он о другом имени – шаманском. Тут я снова припомнила цитату о желтом одеянии, которое не имеет смысла надевать, если ты недостоин.

– Может, пока и так сойдет?

Но сэнсэй объяснил, зачем оно нужно именно сейчас, и я сдалась. Имя, как и все прочее, должно было помочь мне, как я поняла. Сэнсэй думал-думал… и придумал. Думаю, чтобы я не забыла о том, что притащила на сэнсэеву голову кота в дом, частью имени стало слово «Ак».

Пришел вечер, и снова наступило время учебы. Тут сэнсэю позвонила с просьбой о гадании одна женщина из Новосибирска. Я сидела, слушала и смотрела.