Сибиряки

Небольшой ростом, мягкохарактерный и прямодушный военврач первого ранга и начальник поезда Сергей Сергеевич Пластунов поначалу старался держать себя по отношению к Червинской сдержанно, требовал от нее, как от всего прочего персонала, точного соблюдения воинских и служебных правил, но, как и все другие в поезде, вскоре же стал проявлять к ней то ли снисходительность, то ли симпатию, отечески журя ее за резкости и особую экспансивность. Нравилась ему в ней ясная, порой резковатая, прямота, искренность и мастерство хирурга. Причем за последнее он прощал ей многое, чего не простил бы другим своим подчиненным коллегам. Да и Ольгу все больше тянуло к нему, все чаще недоставало ей компании этого спокойного, рассудительного человека, особенно когда поезд был пуст и не к чему было приложить руки. И нередко темными ночами, задраенными солдатскими одеялами, сиживали они вдвоем в неуютном холодном купе, согреваясь чайком да беседой: пожелтевший от курева стареющий человек и смуглая, молодая, полная сил и задора женщина.

— Странный вы человек, Ольга Владимировна. И рассуждаете вот сейчас как-то странно.

Лицо Пластунова в тени, за белым конусом света настольной лампы, Ольга видит, скорее чувствует на себе его пристальный, отечески сочувственный взгляд. Это ее коробит.

— Да? В чем же эти мои странности, Сергей Сергеевич?

— Да как вам сказать. Замуж вам надо, по-моему.

— Спасибо. Но ведь у меня же есть жених, вы это знаете. Вот кончим войну…

Синий дымок папиросы врывается в белый конус, клубится, мечется, ищет выход.

— Простите за откровенность, Ольга Владимировна, но жениха у вас пока нет.

— Да?

— Вот так: нету.

— Из чего же вы заключили, любопытно знать?

— Ну вот, опять, кажись, останавливаемся. Поглядеть разве?

Ольгу задело. Замахнулся, теперь будет искать оттяжки.

— Злить изволите? Вам не поглядеть, а убежать хочется, Сергей Сергеевич. Уж коли начали о женихах… Почему же вы мне не верите… что у меня в Иркутске жених… да еще такой любящий?.. Да дымите вы, ради бога, хоть в сторону! Сами насквозь прокурились и меня коптите, как омуля.

— Виноват. А жениха у вас нет. Ну подумайте, какая невеста, в кои веки вернувшись домой, о женихе не вспомнила бы? А вы о нем и вспомнить-то позабыли.

— Ну-ну, дальше?

— Вот и получается, что и жениха у вас нет, и другим головы зря крутите. А надо было бы вам замуж, Ольга Владимировна… Не обидьтесь на откровенность мою.

— Не обижусь. Но почему надо?

— Извольте. Строптивости излишней у вас много. Вот вы мне, давно еще, о гордости своей женской сказать изволили.

— Не помню.

— А вы вспомните: в Москве с генералом одним беседу на перроне имели…

— Вспомнила! Фазан такой…

— Он — фазан, верно. Любит чином своим козырнуть. А вы зачем на рожон лезли? Гордость женскую защищать или свою личную гордость? Ведь ни одна женщина-врач, ни одна сестра ему в слабости его не перечила, такого ему не наговаривала, как вы. А ведь он и годами постарше вас раза в два, думаю. Ну, любит человек собой козырнуть, так кто из нас в том не грешен? Савельич перед вами тоже вон в струнку вытягивается, а вы ведь ни разу не поправили его, рядом не посадили… Постойте, постойте возражать. А мне? Ведь вы подчас что думаете, то и палите. Помните, как вы мне однажды насчет трепанации черепа бухнули? А ведь я, кандидат наук, проглотил, смирился сперва, а потом и вовсе с вашим доводом согласился. Что ж, виноват, обмишурился, вот и получил плюху. А ну-ка скажи вам такое? Вы думаете, на вас персонал не в обиде? Думаете, спасибо вам говорят за откровенности ваши, справедливые ваши пилюльки? Вы иногда так человека правдой своей унизите, что и встать трудно. А прощают. Умеют прощать…

— Какая кротость!

— Не кротость, а терпят. Хоть порой и не стоите вы… терпенья этого.

— Вот это новости! В таком случае, что же вы…

— Простите! Вы же сами на откровенность напрашивались, так уж и потерпите.

Пластунов долго и глубоко затянулся, дохнул в сторону.

— Трудно все это объяснить, Ольга Владимировна. Есть в вас такое, на что и молиться хочется и обиду затаивать грех…

— Юродивость, что ли?

— Ну вот, видите, как вы все… Талант хирурга, ум ясный. Ну вот не будь вас в нашем поезде… Люди все ценят. Вот и думаю: нашелся бы такой человек, взял бы вас в хорошие шоры, вытряхнул бы из вас все это лишнее…

— Что же вы не взяли, Сергей Сергеевич? Вы же начальник?

— Я о муже говорю, Ольга Владимировна. О таком муженьке, у которого вы бы под пяткой ходили. Чтобы не он вам, а вы ему старались угодить, ключики бы к нему подбирали. Глядишь, и к другим бы переменились.

— Нудная это тема, Сергей Сергеевич. Да и хорошие-то от меня бегут.

— Сильные, хотите сказать. А слабые липнут. А вам нравится, за нос их водите… Пойти все же взглянуть, совсем ведь остановились. Посмотрим?

Ольга, готовая уже сказать резкость, только вздохнула.

Они вышли в тамбур вагона, распахнули дверь. Ночной ветер хлестнул в лицо: снежный, липкий.

— Что там опять?