Сибиряки

— Ну вот, а ты горевала, подруженька, — с нежностью выговаривала она, облачая Нюську в новое, только что со склада, военное обмундирование. — Ну куда бы тебе сейчас косу? Полы мести? Сама же говорила — в санитарки напрашивалась. А теперь ты военная фронтовичка! Еще медаль отхватишь — все парни твои будут! Эх, мне бы твою красоту, Нюська. Вот хоть носик твой… или глаза… Ну что мои — махонькие, безбровые… Глядеть на себя противно… да еще когда ты рядышком.

— Нашла красавицу! — деланно ворчит Нюська. — Волос нет, на голове шрамы, на шее вон какой рубец красный…

Обманывает себя Нюська. Короткие, не отросшие еще после машинки волосы — дело временное, да и те не безобразят ее: из зеркала таращит на нее глаза хорошенький мальчишка-подросток. И шрам на голове закроется после прической. Вот разве только рубец на шее видать — повыше бы воротник гимнастерки… Нет, в общем Нюська довольна собой. Зато как идет ей солдатская форма! И синяя юбка впору пришлась, рюмочкой в талии, и даже сапоги: хоть и кирзухи, а полные Нюськины ноги облегли — что тебе хромовые! К чему сама рвалась — к тому и вышло…

Нюська подбоченилась, повернулась на каблучках, повела рукой — и ну в пляс. Феня хохочет, похлопывает в ладоши, ходит вокруг Нюськи по палатке…

— Это что за балет?

В дверном клапане белая копна волос. А следом — встал во весь рост в палатке и сам начальник госпиталя. Феня не растерялась, доложила подполковнику по всем уставным:

— Товарищ гвардии подполковник, санитарка Рублева обмундировывается!

Строгие поначалу карие глаза начальника посветлели.

— Ну-ну, покажись, Рублева. Молодцом. Вот и коса не пригодилась, а?

— Вот и я ей о том, товарищ гвардии подполковник…

Подполковник подошел ближе, придвинул ногой табурет, сел против вытянувшейся перед ним Нюськи.

— Молодцом, Рублева. Только животик-то убери, по стойке «смирно» не дугой надо стоять, а дубом: крепко, прямо… Фекла, научи Рублеву.

— Слушаюсь!

— Как звать-то?

— Нюська… Анна, — поправилась Нюська.

— Анна… Анна… Ну вот так, Аннушка: уставчик строевой поучи, остальное Фекла тебе с Червинской расскажут. А ну-ка спляши еще! — неожиданно приказал он.

Нюська зарделась.

— Не на полянке я…

Феня шепнула подружке на ухо:

— Гвардии подполковник приказывает, дурочка!

— Ну-ну, давай, Аннушка, не робей! — и сам захлопал в ладоши.

Нюська нехотя, как под ружьем, пошла по палатке, заперебирала кирзухами. Прошла еще круг, притопнула — и понеслась, заплясала. Подскочила к начальнику, кинула ему под ноги руку: выходи, мол, и ты!

Феня захлопала, засмеялась:

— Просят, товарищ гвардии подполковник!

Молодое, темное в загаре лицо начальника засияло. Встал, тряхнул назад головой, отбросив со лба густые белые пряди.

— Спасибо, Аннушка, в другой раз. Не ожидал: здорово пляшешь. На фронте это дорого, а для нас — клад. Будешь раненым плясать, Аннушка.

— А я и раньше выступала в госпитале. В Иркутске еще.

— Вот и договорились. Фекла, пройди с Рублевой в амбар, скажи, чтобы шкуру получше дали. Из комсоставских… Не гоже артистке в такой.

Едва закрылся за начальником дверной клапан, Феня обрадованно обняла Нюську:

— Ох, и рада же за тебя, Нюсенька! А ты еще горевала… Вон как он тебя: Аннушка! Не то что: Фекла! Марья!.. Счастливая ты, подруженька, ох и счастливая же ты, Нюська!

3

Необычная, суетная госпитальная жизнь пришлась по душе, а потом и вовсе понравилась Нюське. Месяца не прошло, а уже всего испытала санитарка Рублева: и грязь, и кровь, и тяжести разные… Зато как тепло улыбались раненые, встречая в своих огромных палатках, в приспособленных под палаты школах и сельских клубах стриженую плясунью. Так и прозвали ласково «стригунком». Одного недоставало Нюське: весточек из дому, из музучилища и еще одной, пусть малюсенькой — от Романа. Однажды как-то даже приснилось ей: распахнулась — будто ветром подняло — их, Нюськи с Феней, палатка, и вошел к ним высокий плечистый парень в охотничьих унтах, собачьем треухе со звездочкой, с автоматом на широкой груди… «Вот ты где запряталась! А я-то тебя по всему белу свету ищу, Нюська!..» Роман! И догадывалась нутром, а сразу не признала…

Рассказала про сон Фене. Глупая Фенька во все сны верит: облапила, поцеловала и говорит: «Ну, Нюська, жди весточку! Это уж точно!..» А вот уже вторая неделя к концу, как сон был, а ни от кого ни одной строчки. И вдруг…

— Нюська, подруженька моя, пляши! — прибежала Феня с почты, высыпала Нюське в подол целую кипу писем.

И откуда только не было! От отца с матерью, от Тани Косовой — целых три сразу! — из музучилища — тоже восемь! Только ни от Миши Косова, ни от Ромки… С какого и начать? Вскрыла первым отцовское, прочла вслух:

«Здравствуй, дорогая наша доченька Нюся!

Целуем тебя: отец твой, матушка, бабаня, дед, сестрица твоя Машенька и братцы твои Николай и Григорий…»

У Нюськи сперло дух, отерла навернувшиеся от радости слезы, стала читать дальше: