Через день траншеи были готовы, утеплены хворостом, соломой и снегом, и ленские воды беспрепятственно полились через промерзшую до дна отмель. На борьбу с наледями выехали, на все нижние перекаты бригады автопунктовцев и саперов. А еще через десять дней возобновились перевозки по Лене.
Обходная дорога в Заячьей пади была закрыта, и только торчащие в снегу поваленные машины, сломанные кузова и кабины напоминали о недавних битвах водителей за жизненно важный путь на жигаловские транзиты. Но вскоре и эти жалкие останки разбитой в горах техники были свезены в Качуг. А ледяночка в тех местах, где были наледи, стала еще лучше: ровная, гладкая, во всю ширину Лены.
Глава одиннадцатая
Сквозь обитую дерматином дверь директорского кабинета до Гордеева долетела чья-то взволнованная речь, громкие выкрики, усмиряющие реплики Скорняка.
Гордеев вошел в прокуренный до желтизны кабинет, и тотчас умолк выступавший, прекратились реплики, споры. По обе стороны наискось поставленного длинного стола на стульях, расставленных вдоль стен кабинета, на единственном с просевшими пружинами диване расположились люди: молодежь, пожилые, старики с пегими прокуренными усами, в комбинезонах, в кожаных шоферских и диагоналевых рабочих куртках, в опрятных костюмах.
Кто-то освободил Гордееву стул, кто-то зашипел на без того притихших товарищей, кто-то раздавил на полу подошвой недокуренную цигарку. Гордеев прошел к столу, кивнул Скорняку: «Продолжайте»! — и занялся пенсне.
— Прошу! — бросил Скорняк стоявшему у стола человеку в шоферской куртке, но взглянул на него так, будто хотел сказать: «Валяй уж!»
Человек, держа в руке кожаный шлем, покосился на Гордеева, крякнул и, набравшись храбрости, заговорил зычно, обрывисто, с сердцем:
— И не буду! Мне ездить, товарищ директор, а не вам! Вам за ворота бы вытолкнуть, а нам ездить! На ледянке погорели, так хоть по тракту поползать. Ну верно, где и перегрузим, бывает, так нешто это причина.
— Вот видите!.. — не выдержал человек с дивана, — они перегружают, а мы, товарищ директор, за них отвечать должны! На наших горбах ползаете! — выкрикнул он в раскрасневшееся от волнения лицо выступающему.
— А нормы на кой? На лошадей — и тех нормы! — поддержали другие.
— А технические условия на кой!..
— Вы не на нормы смотрите, а на работу!.. Забюрократились!..
Со всех сторон посыпались выкрики, злые остроты. Скорняк застучал по стеклу гайкой.
— Тихо! Что вы как у черта свитку торгуете!.. Тихо, говорят!
Шум стих. Люди, словно вспомнив о присутствии главного инженера, виновато оглянулись в его сторону.
— Вы мне такую коробку ставьте, — продолжал водитель, — чтобы я на ней сто тысяч наездил! Потому что обязательства у меня на сто тысяч!
— А двести не хочешь? — выкрикнул с вымазанным в автоле лицом паренек и, словно ища поддержки, стрельнул взглядом на Скорняка.
— Тихо!
— Молчу, товарищ директор. Так ведь обидно…
— Зачем нам ваш такой ремонт? — не унимался водитель. — И шестерни сормайтом наваривать будете — тоже не примем. Летят они с вашим сормайтом как миленькие. Вам новые запчасти зачем дают? Чтобы вы их на складе солили?
— Но ведь сормайт — это тоже новшество в технике, — вставил безучастно сидевший до этого Гордеев. — Товарищи, открывшие сормайт, удостоены премий. У вас — стотысячные пробеги, у ремонтников — сормайт. В чем же дело?
Все головы, как одна, повернулись к Гордееву. Все черные, серые, карие глаза уставились на его ехидно поблескивающее пенсне. Кое-кто тихонько хихикнул, весело зашептался с соседями, другие насупились, отвернулись.
— А может, его, сормайт этот, еще до стотысячников изобрели? — осторожно раздался из угла голос.
Водители рассмеялись, ремонтники прицыкнули на шутника и снова умолкли, ожидая, что теперь скажет Гордеев. Но Гордеев снял пенсне, завертел в руках вместе с батистовым платочком.
— Ну, вот и все, — закончил выступающий. — А машину я не приму. Ваш брак — вы и устраняйте. — И сел, подмяв под себя куртку.
— Дозвольте мне?
— Говорите!
Седоватый пожилой человек в серой рабочей курточке со штангелем в нагрудном кармане не спеша подошел к столу, оперся о него обеими руками, откашлялся…
— Я, товарищи, как мастер агрегатного, должен сказать все, как я на сегодняшний день понимаю наши задачи. — Он откашлялся еще раз, почесал пальцем переносицу. — Вот…
— А мы и без тебя знаем! Спихнуть — вот ваши задачи!
— Дурость порете! Сами лихачи знатные!
— Дайте человеку сказать!
— Тихо!! — гаркнул Скорняк. — Говори, Сергей Спиридонович.
Мастер миролюбиво посмотрел на неугомонную молодежь, провел по щеке пальцем, усмехнулся в усы.
— Я вот что хочу сказать, товарищ Скорняк… и вы тоже, Игорь Владимирович, — повернулся он к главному инженеру. — Все мы у государства в долгу, товарищи. — Он сурово оглядел только что галдевших водителей. — И вы тоже!
В наступившей паузе послышалось легкое гудение вентилятора. Все лица обратились теперь к мастеру.