Сибиряки

— Вот я на днях в автобазе был. Задний мост осмотреть вызывали. И встретился я там с Николаевым, землячком моим, шофером работает. Двадцать восьмую тысячу сверх нормы человек ездит! А машина — что тебе вот с завода! — Мастер внезапно повысил голос и вновь, уже с вызовом, посмотрел на главного инженера. — А нам говорят: нормы! Графики! Мы даже рекламации не принимаем, если режимы нарушены, хотя и видим: наша вина, а не режимов! И людям своим этими нормами да режимами головы позабили. Да что Николаев, другие шофера нормы эти перекрывают и технику сохраняют лучше, чем те, которые по режимам. А почему? Так я понимаю, товарищи: человек просыпается! Вот что!

— Философия!..

— Не философия, а факт! Усыпили мы народ графиками, товарищ Гордеев! Они у нас за ними не то что машину — себя перестали видеть. Потому и спячка была: и на автобазах, и у нас в мастерских спячка. А чтобы нам обработку деталей пересмотреть — где там! Как же: технические условия! В чертеже два угла — баста! Три не сделают, не надейтесь. А ведь если ту же шейку цапфы под три угла сделать — лучше будет? Иль хуже?

Гордеев вспыхнул. Никогда еще никто не говорил ему что-нибудь подобное. И вот здесь, в присутствии инженеров, рабочих и водителей, которые и без того за его спиной не прочь подтрунить над его нормами пробегов или погрузки, бросают ему в лицо обвинение в консерватизме!

Раскраснелся и мастер. Но, преодолев волнение, выдержал сосредоточенный на нем взгляд главного инженера.

— Можем мы эти коробки передач лучше делать, товарищи, вот как, к примеру, моторы! И не два угла, а если надо четыре давать! А почему не делаем? Дороже платить рабочему надо, план будет труднее выполнять, вот почему, товарищи! А кто нам пальцем ткнет, лучшего хочет нам же — мы ему по рукам: не твоего ума дело, Москвой технические условия утверждены, не нами!

— Правильно!..

— Тихо!!

— И не рыпайся, мил человек, делай, как делал. И спит наш человек в мастерских без всякого пробуждения мысли. И с моторами так же было бы, если бы товарищ Гордеев за них сам не взялся. Вот и выходит, что и вы, шофера, в долгу и мы тоже.

С минуту стояла полная тишина, и только головы, одна за другой, повернулись к Гордееву, снова протиравшему стекла очков. И вдруг все разом:

— Умником хочешь себя показать, Сергей Спиридонович?

— Правильно мастер сказал! Будить вас тут надо!

— Тихо!..

— Не будем машины принимать!

— Примете!..

— В комиссионку сдавайте — там примут!..

Гордеев поднялся с места, несколько секунд постоял так, будто собираясь с мыслями, и уже решительно посмотрел на все еще красного от волнения мастера агрегатного цеха.

— Вы правы, и сормайтом наплавлять шестерни я уже запретил. — Он помолчал, оглядев присутствующих. Лица водителей, настороженно обращенные к нему, едва он заговорил, оживились. — Мне думается, — продолжил Гордеев, снова взглянув на мастера цеха, — что пора нам, товарищи, давно пора лучше понять друг друга. И насчет комиссионки — это очень правильно сказано. Если мы будем продолжать смотреть на наши ремонты так, как по-неприятельски смотрим друг другу в глаза, нас надо самих сдать в комиссионку. С этого дня водители будут принимать автомобили — да-да, от вас! — вот так же, как на автобазах, как подсказал нам товарищ Поздняков. Это поможет лучше увидеть ваш труд, товарищи ремонтники, а водителям легче выполнять свои обязательства перед вами.

— А детали где брать? Вы же их не даете?

Гордеев поднял руку, подождал, когда успокоятся люди, невозмутимо сказал:

— Вот для этого мы сегодня и собрались, товарищи.

2

Гордеев, сидя за столом начальника управления, дописывал последние распоряжения, когда ему вручили записку из Качуга:

«Ледяная трасса полностью восстановлена, заключите договора с „Холбосом“, Якуттрансом на дополнительные десять тысяч тонн грузов.

Поздняков».

Доставивший записку водитель добавил от себя:

— Здорово сработали, Игорь Владимирович. Теперь прямо скажу: каюк перекатам! Никакой мороз не страшен, Игорь Владимирович…

— Когда восстановили ледянку?

— Вчера, Игорь Владимирович. Сам по ней в Жигалово сгонял — дух спирает! Ох, и дорога же! Там-то, где перекаты ломались, — вовсе хороша стала. Во всю Лену лед, жми, сколько хочешь!..

Гордеев, восхищенный удачным исходом с ледянкой, задумался. Ни одной строчкой, ни одним телефонным звонком не поделился с ним Поздняков, будто его, Гордеева, не касались, не трогали события на ледянке. Только и узнавал от случайных свидетелей, что делается в Заячьей пади. И не понадобись Позднякову заключить договоры на перевозки, только завтра бы узнал обо всем в сводке. И все же волнения, страхи за исход перевозок, до последнего дня не дававшие Гордееву ни успокоиться, ни работать — свалились с плеч. Руки его, сорвавшие с носа пенсне, лихорадочно теребили платок.

— Расскажите подробнее, как это все… получилось…

К вечеру появился и сам Поздняков.