Читаем Сибирская эпопея XVII века полностью

По перечню продававшихся в Сибири товаров можно доставить довольно полное представление о быте сибиряков в XVII в., в частности об их одежде, которая, по имеющимся сведениям, в то время была в целом еще однотипна с одеждой русского населения европейской части страны (главным образом Поморья). В сибирских городах жители, помимо различных тканей, покупали в большом количестве кафтаны, зипуны, чекмени, однорядки, летники, шубы, рубахи, штаны, юбки, сарафаны, рукавицы, пояса и кушаки, шапки и колпаки, чулки, а также обувь (сапоги, коты и др.), кружева, пуговицы, различные украшения (пристяжки жемчужные, венцы мишурные, бисерные и т. и.) и всякого рода отделочные нашивки.

В торговле «русскими» товарами обращает на себя внимание решительное преобладание предметов производственного и хозяйственно-бытового назначения. По наблюдениям исследователей, «специфически «туземные» товары, рассчитанные на сбыт в среде аборигенов (различного рода безделушки), не играли сколько-нибудь заметной роли в торговле» на сибирских рынках [151, с. 149–179; 112, с. 81]. Зато видное место среди провозимых на восток товаров сразу же заняли продукты питания: мука, крупа, толокно, мед и др. Большая часть этих продуктов со временем стала закупаться непосредственно в Сибири и продавалась населению отдаленных и «непашенных» районов. Особенно высокую прибыль торговые люди получали от продажи хлеба. Некоторые из них, например енисейские жители Ушаковы, длительное время «фактически держали в своих руках снабжение… «бесхлебных» восточносибирских городов, поставляя туда в отдельные годы свыше 20 тысяч пудов муки» [12, с. 285]. Постепенно в сферу товарооборота стали входить и продукты сибирского животноводства.

Правда, развитие внутрисибирской торговли длительное время определялось прежде всего природно-географическими различиями отдельных районов Сибири (в частности, наличием «пашенных» и «непашенных» уездов) и неодинаковой степенью освоения громадной ее территории.

Цены на одни и те же виды продукции в разных городах Сибири красноречиво свидетельствуют о причинах, побуждавших торговых людей закупать по пути товары для перепродажи.

(Так, в середине XVII в. одежда в Восточной Сибири стоила вдвое дороже, чем в Западной; топоры в Тобольске ценились по 32 коп., а в Якутске — по рублю; пуд хлеба в Тюмени стоил 1–2 коп., в Енисейске — 10–20 коп., в Якутске — 30–60 коп., в Нерчинске — 1,5–4 руб.) [149, с. 339–357; НО, с. 324]. Тем но менее в Сибири постепенно складывались свои областные рынки, в основе самого существования которых лежало общественное разделение труда. Весьма показательным было появление в некогда «диком» и «пустынном» крае ярмарок.

Широкую известность у русского купечества получила действовавшая в Верхотурском уезде зимняя Ирбитская ярмарка. Первоначально в Ирбитской слободе останавливались лишь те купцы, которые отклонялись от официальной Бабиновской дороги, стремясь обойти Верхотурскую таможню, но в 1643 г. Ирбитская ярмарка была учреждена официально, а к концу XVII столетия собирала уже тысячи человек. Пользоваться более коротким и удобным путем на Ирбит торговцы предпочитали все чаще по мере хозяйственного освоения Нижнего Поволжья и Южного Урала и по мере того, как этот путь становился все более безопасным в связи с появлением большого количества русских селений на юге Западной Сибири. Купля-продажа товаров «на границе» Сибири сокращала расходы на перевозки у купцов и Европейской и Азиатской России. Ежегодно в январе к Ирбитской слободе съезжались окрестные крестьяне, торговцы из сибирских, поморских и волжских городов, на ярмарке было представлено и крупное московское купечество. Be второй половине XVII в. значение Ирбитской ярмарки возрастает в связи с появлением на ней китайских и бухарских товаров. К концу XVII столетия налаживаются ее связи с крупнейшей в стране Макарьевской ярмаркой [9, с. 37–39; 58, т. 2, с. 257].

За Уралом действовала и летняя ярмарка — Ямышевская. Она целиком ориентировалась на внешний рынок и вообще была весьма своеобразной. Торговцы обычно присоединялись к отправлявшемуся из Тобольска вверх по Иртышу «по соль» каравану «государевых» судов, в течение двух-трех недель (в августе) вели возле оз. Ямыш торг с подходившими туда же калмыками и «бухарцами». Когда погрузка самоосадочной соли из озера заканчивалась и завершались часто проводившиеся одновременно с соледобычей переговоры с калмыцкими «тайшами», вместе с русскими обратно вниз по Иртышу отправлялась (либо на «государевых дощаниках», либо караванным путем на верблюдах) и часть среднеазиатских купцов, по каким-то причинам не продавших у оз. Ямыш всех своих товаров.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное