Читаем Сибирская эпопея XVII века полностью

Характер трудовой повинности носила и сама постройка крестьянами и посадскими людьми «государевых» дощаников и лодий. Однако наряду с казенным широкое развитие в Сибири получило и частное судостроение. Специализировавшиеся на нем лица принадлежали к различным слоям трудового населения и нередко объединялись в довольно крупные артели. В конце XVII — начале XVIII в. непосредственно в судовое дело было вовлечено несколько тысяч человек. Только на Верхотурье и в слободах по Туре они ежегодно строили до 100 и более судов. В целом же по Сибири в это время главные плотбища ежегодно спускали на воду от 350 до 580 крупных судов [58, т. 2, с. 82; 69, с. 70–72; 82, с. 56–69; 116, с. 30].

Трудно переоценить значение этой промышленной отрасли в истории края, имевшего в XVII в. при гигантских размерах крайне малое количество сухопутных и очень большую протяженность речных дорог. Благодаря успехам судостроения поддерживалась устойчивая и для своего времени весьма надежная связь между различными районами русской Сибири, возрастали масштабы освоения ее природных богатств и все дальше раздвигались ее пределы.

Признавая большое значение судоходства в налаживании и расширении хозяйственных, политико-административных и иных связей между различными областями Сибири, нельзя вместе с тем недооценивать (и тем более противопоставлять ему) аналогичную роль гужевого транспорта (хотя бы уже потому, что по меньшей мере на полгода сибирские реки сковываются льдом). Различную кладь на подводах в Сибири, разумеется, перевозили и в летнее время, но зима (захватывавшая за Уралом фактически и большую часть календарных весны и осени), как и всюду в России, была временем наиболее интенсивной переброски грузов на лошадях.

Хотя объем таких перевозок бывал меньшим, чем но воде, их значение в жизни сибирских городов и уездов оправдывало любые затраты на подводы и извозчиков. Правительственная администрация стала поэтому прилагать немалые усилия к организации «ямской гоньбы» сразу же после утверждения русской власти за Уралом. Наибольшее развитие ямская служба получила в Западной Сибири (как ранее присоединенной, более всего заселенной и экономически развитой), где довольно быстро — в 1600–1601 гг, — ямские слободы были устроены в Туринске, Тюмени и Верхотурье. В 1635 г. крупные и важные для региона центры ямской гоньбы учреждаются в Тобольском уезде: слободы Демьяновская (в 260 верстах от Тобольска вниз по Иртышу) и Самаровская (в устье Иртыша в 553 верстах от сибирской столицы), где наряду с привычными для русских ямщиков средствами передвижения часто использовались ездовые собаки («зимним де путем ходят до Сургута на нартах с собаками… и ходят де недели по три и болши») [130, с. 166]. Попытки широко привлечь для регулярной ямской гоньбы коренное сибирское население в рассматриваемое время в целом не увенчались успехом: эта «служба», как правило, даже при полном освобождении от ясака оказывалась непосильной для аборигенов, была им «не за обычай» и потому вскоре легла основной своей тяжестью на «ямских охотников», набранных из крестьян и посадских, переведенных «на житье» в Сибирь из северорусских городов.

Длительность перевозок, громадная протяженность, трудность и опасность пути делали ямскую службу в Сибири крайне тяжелой и для привычных к подобным тяготам русских переселенцев, ибо гоньба требовала не только больших трудовых, но и материальных затрат, плохо восполняемых в сибирских условиях и мизерным «государевым жалованьем», и сравнительно крупными земельными наделами. Ямские охотники должны были беспрестанно по закрепленному за ними маршруту «гонять ямскую гоньбу… где по государеву указу и по подорожным надобны будут подводы»; им предписывалось содержать за свой счет лошадей «зимою с саньми, летом с седлами и телегами и со всякой гонебной сиастыо, а для водяного пути держать… всякие гребные суды с веслами, с бичевами и со всякою судовою снастью ежегод беспереводно». Из-за больших перегрузок и суровых природных условий лошади часто гибли, и жалобы на то, что ямские охотники «от той ямской гоньбы и конского падежу обнищали и задолжали великими долги», были постоянным явлением. Они побуждали правительство несколько повышать ямщикам жалованье, увеличивать их численность, но ямская служба оставалась еще долгое время одной из самых тяжелых в Сибири [55, с. 91; 28, с. 43—116; 130, с. 165–166]. Тем не менее она расширялась и просуществовала еще не одно столетие, являясь необходимым условием освоения и социально-экономического развития края.


* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное