Сибирская эпопея XVII века

При отводе земель под селения и пашни стремление правительства к сохранению ясачных волостей выражалось более последовательно. Помимо угроз «бить кнутом нещадно» тех, кто «у ясачных людей угодья пустошит», в Сибирь посылались указы устраивать переселенцев лишь на «порозжих» местах и у ясачных людей угодий «не имать». В подкрепление этих предписаний не раз ликвидировались как пашни, так и селения, возникавшие на ясачной территории. Однако по сравнению со столкновениями из-за соболиных промыслов конфликтов из-за земель, пригодных для хлебопашества и скотоводства, у русских с аборигенами в XVII в. было немного [148, с. 68; 12, с. 118]. И видимо, не случайно в более позднее время даже в районах массовой крестьянской колонизации нередкой была ситуация, когда лучшие земли (прежде всего покосы) принадлежали не русскому, а проживавшему по соседству аборигенному населению [117, с. 260; 91, с. 294; 102, с. 71–72, 253].

Но позиция правительства в вопросе о ясачных угодьях при всей своей определенности не была (да и не могла быть) твердой и до конца последовательной. Наряду с указаниями «сбивати долой» крестьян, поселявшихся на ясачных угодьях, встречалась и иная форма проявления феодальным государством права верховной собственности на землю— правительственные распоряжения об отводе переселенцам земель коренных жителей [147, с. 69–72; 109, с. 9; 73, с. 134, 210–211]. Впрочем, указов такого рода до нас дошло мало. В охваченных земледельческим освоением районах аборигены, конечно, бывали вынуждены потесниться уже в силу естественного развития крестьянского хозяйства, но, как и в районах промысловой колонизации, правительство предпочитало активно не вмешиваться в процесс размежевания угодий, предоставляя решать возникавшие в ходе его проблемы, по сути дела, самим переселенцам. И надо сказать, что русские люди в конце концов практически всюду смогли поладить с коренными жителями.

Постепенно уменьшалось количество и сглаживалась острота конфликтов в районах пушного промысла. В частности, к концу XVII в. одним из путей улаживания отношений промышленников с аборигенами явился «перевод» русскими на себя ясака за право на охотничьи угодья [109, с. 32–33, 39]. В районах интенсивного сельскохозяйственного освоения расселение русских также не сопровождалось ни насильственным вытеснением, ни тем более истреблением «иноземцев», а происходило либо путем «обтекания» мест их жительства, либо путем «вкрапливания» русских селений в компактную массу аборигенного населения. В этом, как отметил академик А. П. Окладников, заключалось «одно из коренных отличий колонизации Сибири русскими поселенцами от тех катастрофических для коренного населения событий, которые произошли в Америке или, например, Австралии в ходе колонизации этих континентов западноевропейскими пришельцами [102, с. 7].

Если, рассматривая процесс присоединения сибирских земель к России, мы, по словам В. И. Шункова, сталкиваемся с «явлениями различного порядка — от прямого завоевания до добровольного вхождения» [148, с. 66], то в целом мирный характер освоения Сибири очевиден для любого непредвзято настроенного исследователя. Известно, что за Уралом даже в районах интенсивной земледельческой колонизации ясачная волость в большинстве случаев не уменьшалась численно и сохраняла сильные позиции. С другой стороны, и малые (в 1–2 двора) русские деревни спокойно существовали в окружении «иноземческих» юрт и особых затруднений с землей не испытывали.

Без заметных трений между русскими и аборигенами осваивалось, например, правобережье Томи, находившееся во владении эуштинских татар. Еще в 1604 г., добровольно принимая русское подданство, они сообщали, что имеют хорошие земли, где «пашенных крестьян устроить мочно» [47, ч. 2, с. 71]. Но и в других, в том числе менее благоприятных для земледелия, районах русские, как правило, быстро находили с аборигенами общий язык. В частности, заметное распространение получила аренда у ясачного населения отдельных участков, приобретение их путем покупки, заклада и тому подобных сделок (вначале, правда, запрещавшихся, но затем узаконенных). Некоторыми угодьями русские пользовались «по упросу» или «по полюбовному договору» с аборигенами [147, с. 79; 149, с. 428; 47, ч. 1, с. 90–91]. Как сообщали крестьяне одной из зауральских слобод, после их поселения на новом месте окрестные «вогуличи» их «на озера и на истоки рыбу ловить пускали, и в лесе тетерь ловить пускали же, свои и запреку с ними не бывало, жили в совете» [113, с. 167].