Сибирская эпопея

Феофан трудился не щадя сил. Став одним из высших церковных иерархов в 39 лет, он модернизировал церковь, встроил в новое общество и открыл для критики, а также реформировал канонические правила. Феофан был готов идти еще дальше. В глубине души этот православный монах, выученный католиками, был убежденным протестантом. Прокопович, как он сам признавался в одном из частных писем, «лучшими силами своей души» ненавидел «митры, саккосы, жезлы, свещницы, кадильницы и тому подобные забавы».⁷² Его путь – молитва, его пристрастия – науки и искусство, его мотивация – реформа и строительство мощного современного государства, что отвечало чаяниям государя. У Прокоповича и Стеллера, прогуливавшихся по дорожкам ботанического сада, было много тем для бесед. Феофан на протяжении многих лет страдал от ужасных болей, вызванных камнями в почках. Он оценил консультации молодого врача и даже поселил его в одном из домов Синода и, как впоследствии и Беринг, сделал его своим личным врачом. Вместе с пристанищем в самом центре Петербурга Стеллер получил в свое распоряжение одну из лучших библиотек столицы вкупе с прекрасным винным погребом. Ибо монах Феофан, помимо прочих достоинств, знал толк в напитках. Но Георг Вильгельм видит в нем прежде всего собеседника и хорошего друга. Конечно, со смертью Петра Великого иерарх утратил поддержку, необходимую для продолжения реформ, однако он по-прежнему оставался одним из самых влиятельных людей Петербурга. За несколько месяцев до этих событий Феофан обратил внимание на другого молодого человека – на два года моложе Стеллера – помора из-под Архангельска, наделенного большими талантами. Некоего Михаила Ломоносова. Патриарх определил его учиться в только-только созданный Академический университет, а затем отправил в Германию, в Марбургский университет, где преподавал последователь Лейбница Христиан Вольф. Как только Феофан прознал, что Вторая Камчатская экспедиция, вот уже три года как покинувшая Петербург, ищет ученого адъюнкта в помощь перегруженным обязанностями Гмелину и Миллеру, он тут же пустил в ход все свое влияние, чтобы добиться назначения Стеллера. Рекомендация Прокоповича стала лучшим «сезамом» для иностранца-протестанта. Ему только нужно было сдать экзамен для поступления в Академию. Экзаменатором Стеллера стал другой будущий великий ботаник, двадцатидевятилетний швейцарский ученый Иоганн Аманн, уже тогда признанный авторитет. Наконец Стеллер приносит торжественную клятву хранить в тайне свои открытия на русской службе. И вот двадцатишестилетний ученый приписан к экспедиции в качестве адъюнкта натуральной истории. Ему отводилось несколько месяцев, чтобы подготовиться к отъезду. В качестве прощального подарка Феофан преподнес Стеллеру странную поэму на латыни, которая, с одной стороны, повествовала о неминуемой смерти автора, а с другой – со всей возможной доброжелательностью советовала молодому ученому, человеку целостному и увлеченному своим делом, проявлять осторожность, чтобы не нажить врагов. Omnis Stellerum condemnat turba moratum.⁷³ «Вы часто бываете правы, мой молодой друг, однако люди склонны отдавать предпочтение тем, кто порой ошибается». Вот что хочет, по всей видимости, сказать православный иерарх. Это его отеческий завет. Предупреждение ценное, но такая страстная натура, как Георг Вильгельм, такой преданный научной истине, нетерпеливый и нетерпимый к несправедливости человек не может ему следовать. Мистическое эхо поэмы Феофана отзовется лишь через 40 лет после расставания: одна из лейпцигских типографий одновременно, ничего не зная об их знакомстве, издала «Теологические размышления» Феофана Прокоповича и «Наблюдения» Стеллера.⁷⁴

Готовясь к отъезду, Стеллер познакомился с соотечественником, Даниэлем Готлибом Мессершмидтом, вернувшимся в столицу после восьмилетнего пребывания в Сибири, куда его отправил сам Петр Великий. Ученый привез огромное количество документов, образцов и рисунков. Однако Готлиб – человек, сломленный годами скитаний и испытаний, желчный и меланхоличный. Он жил затворником – без света и в грязи, в компании жены Бригитты. Мессершмидт старше Стеллера на 20 лет, а Бригитта – меньше, чем на год. На протяжении трех месяцев ученые вместе трудились над научными отчетами, обсуждали разные гипотезы, результаты и выводы. А потом Мессершмидт умер. Что было дальше? Молодой ботаник все чаще и чаще появлялся в доме умершего коллеги. Современный немецкий писатель Винфрид Георг Зебальд, посвятивший Стеллеру целую оду, так видит события того времени: