Сибирская кровь

Мама запомнила, сколь тяжелым был в 1947 году путь туда: семья проехала из Москвы на поезде до Усть-Кута, тут же пересела в местном Осетровском речном порту на пароход и направилась по Лене далеко на север с пересадкой в Якутске на Вилюй. Где-то по дороге моя мама заразилась корью, и ее, по распоряжению медиков, разместили на карантин в пароходном закутке между поленницами дров, чтобы не заразила других. Сказали, что вряд ли выживет. Она часто теряла сознание, а когда приходила в себя, видела рядом отчима, плачущего от полного бессилия выручить свою любимую маленькую падчерицу. Вскоре стал заканчиваться запас продуктов, и от голода спасла лишь встреченная баржа с мукой, что села на мель. Крепкого Федора Петровича направили ее разгружать, и он по ходу долгой работы натолкал в свои карманы этой муки.

Мучная заварка и изготовленные на пароходной печке оладьи помогли моей маме справиться со смертельной болезнью, и семья без потерь добралась до места назначения. Прожили они в Верхневилюйске года три, пока Федора Петровича Щукова не арестовали и не осудили на пять лет за обнаруженные финансовые нарушения еще в Нюрбе. Там он оплачивал мастерам сверхурочные часы по установке многокилометровых линий телефонной связи, оформляя наряды на их родственников. Не помогли ни доказательства, что работа действительно была сделана, ни подтверждения бывшими сослуживцами того, что себе он не брал ни копейки. Наказание отбывалось в Якутске, где Федор Петрович занимался электрообустройством дома на центральной площади Дзержинского, в котором впоследствии был размещен известнейший в городе продуктовый магазин № 4.

А моя бабушка в это время завербовалась разнорабочей на кирпичный завод, но медицинская комиссия в том же Якутске не пропустила ее из-за порока сердца, и она смогла устроиться в городе тоже разнорабочей на предприятии, снабжающем организации автомобильными запчастями. Была и истопником, и уборщицей, и курьером. Платили мало, отчего денег еле хватало ей и ее троим детям на питание, а, скажем, одежды купить не могли, и Александр, старший брат моей мамы, целый год то ли из-за отсутствия обуви, то ли потому, что помогал своей маме курьерствовать, не ходил в школу. Правда, потом он быстро наверстал упущенное и даже претендовал на золотую медаль, но двоих учителей из школы в селе Майя[418], где круглый отличник Александр Щуков заканчивал последний класс, заставили поставить ему по итогу года четверки (и в том на выпускном вечере ему одна из учительниц с горечью созналась). Судя по всему, дело было в ущемленной национальной гордости: кому-то очень не хотелось, чтобы русский парень обошел в успехах якутских выпускников.

Перед Майей семья моей бабушки Елены Васильевны Куликовской пожила еще в Ытык-Кюеле и на территории станции под Хаптагаем[419], в каждом из которых Федор Петрович Щуков занимался телефонным сообщением. Когда моя мама училась в последних классах средней школы и в подготовительном отделении института в Якутске, ее по субботам встречал, а по воскресеньям отвозил обратно отчим. Для этого ему надо было пересекать трехкилометровую Лену зимой по льду на лошадиной подводе, а в теплый сезон – на весельной лодке, преодолевая страшное по силе течение.

Моя мама боготворила своего заботливого отчима, заменившего ей с младенчества отца. Заботился он и обо мне, и я его любил. Только вот моя бабушка часто ругалась с Федором Петровичем из-за его периодической выпивки. И умер он в 1969 году буквально у меня на глазах от отравления после трудового дня суррогатной водкой: помню, как в самом конце мая того года я зашел в гости к бабушке и в сенях заметил деда Федора, который сидел боком ко входу и на мое приветствие никак не отреагировал, а минут через пять послышался грохот упавшего тела. Так Елена Васильевна стала теперь уже настоящей вдовой, если не считать, что ее первый муж, который с ней официально не разводился, был жив еще семнадцать лет. Он ей несколько раз присылал письма, направил свою выпущенную в 1965 году книгу-брошюру «Кукуруза на поливе» о новаторских опытах на сортоучастке под Алма-Атой, предлагал увидеться с ней и с их общими детьми. Однако ответа не дождался.

В начале 1980-х годов моя бабушка переехала из Якутска в рязанские Кирицы, где некоторое время прожила со старшей дочкой Верой, затем – в собственную квартиру в подмосковном Долгопрудном, а несколько своих последних лет провела рядом с моими мамой и сестрой в Москве, где и умерла на девяносто втором году жизни от воспаления легких. Похоронена она на Троекуровском кладбище столицы.

Но в декабре 1961 года, когда мои родители поженились, до этого было еще очень далеко, четыре десятка лет. И я вернусь к рассказу о них.