Сибирская кровь

Она действительно была медиком: закончила в 1919 году Харьковский медицинский институт по специальности врач-гинеколог и физиотерапевт. Действительно имела постоянное место жительства в Ленинграде на Фонтанке и еще одно – на проспекте 25-го Октября. Действительно была назначена главврачом, но непосредственно накануне, за полмесяца до ареста. И муж у нее был, однако не японского подданства, а вполне себе советского – Алексей Тимофеевич Васильев. Позднее я нашел и его имя-отчество среди незаконно репрессированных, но не тех почти восьми тысяч Васильевых, что приведены в списке «Жертвы политического террора в СССР», а у Центра «Возвращенные имена». Он – 1902 года рождения из г. Демянска Новгородской губернии, член ВКП(б) в 1924–1933 годах, юрисконсульт треста столовых Дзержинского района г. Ленинграда был арестован 14 февраля 1938 года и по приговору Особой тройки Управления НКВД по Ленинградскому округу, по статье 58-6 УК РСФСР расстрелян в Ленинграде 17 октября того же года.

При заполнении анкеты арестованного и в ходе состоявшегося 10 декабря 1933 года допроса по уголовному делу за № П-47534 Иока Андриановна перечислила среди близких двоих своих сестер, занизив возраст каждой из них на три года. Причем, ту, что постарше, она назвала Инной под фамилией Николаева, а самую младшую верно – Варварой Андриановной Черепановой[353]. Из чего, похоже, стоит сделать вывод, что, по примеру своего отца и его второй жены, две Анны подделали личные документы изменением собственных имен на Иоку и Инну. И еще младшая Анна исправила свой год рождения с 1895 на 1898, а Варвара – с 1901 на 1904. Это было сделать легко, чтобы не попасться чекистам как дочерям «бандита».

Вероятно, такая конспирация сработала, спасла всех сестер от «привязки» к отцу, ведь реальное имя Анны Адриановны так в материалах дела и не появилось, а Инна Николаева и Варвара Черепанова в опубликованных списках репрессированных не числятся. Наверняка помогло им тогда и то, что следователи не сделали запрос по месту их рождения и поверили в отсутствие сведений о родителях. Значит, недаром Иока заявила, что проживала в Картухае с родителями в доме из пяти комнат лишь до 1911 года, пока не закончила три класса приходской школы, а затем якобы бежала из дома в Иркутск. Будто бы она училась в иркутской гимназии на собственные деньги, «зарабатывала в качестве продавца и прислуги в одной частной лавочке». Потом, в 1914 году, поехала для продолжения учебы в Харьков на средства своего жениха Хохлова (хотя неужто ему не интереснее было оставить двадцатилетнюю невесту с собой в Иркутске, чем направить ее за несколько тысяч верст к разворачивающимся событиям мировой войны?). А в период оккупации Украины Германией она вместе с подругой Клавдией Соловьевой перебралась во Владивосток, имея на руках документ Сибирского землячества о командировании в Японию с научными целями. И будто бы даже не знала, «каким путем был изготовлен этот документ». Во Владивостоке она прожила до 1920 года – «работала врачом, а затем вместе с мужем-коммунистом Филатовым Василием Александровичем бежала от чехов в Иркутск и Петропавловск». В конце 1921 года «разошлась с Филатовым и выехала в Евпаторию с сестрой Варварой, где работала в течение года старшим врачом Школы комсостава. Затем около года заведовала Санаторием военных ВУЗов». В 1923 году переехала в Ленинград, в 1928–1929 годах была в Германии, а в 1930–1931 годах, по приглашению сталинобадского наркомздрава, – в экспедиции по обследованию населения южной части Таджикистана.

Протокол о втором и, вероятно, последнем допросе Иоки Андриановны датирован спустя более полутора месяцев, 1 февраля 1934 года. Вероятно, в результате «спецмероприятий», она оказалась на том допросе поразговорчивее. Сказала и о ложных данных в анкете, составленной при поступлении на работу врачом в артиллеристскую школу в Евпатории, касательно места рождения («вместо гор. Иркутска я указала гор. Токио, что подтвердила документом, выданным мне Сибирским землячеством в Харькове в 1918 году»), и о своих связях с японцами. Эту связь она якобы стала поддерживать с 1925 или 1926 года в Ленинграде и вплоть до ноября 1933 года выполняла их поручения. Изымала из почтового ящика и пересылала в Киев приходящую на имя секретаря консульства Японии в Одессе Митани почтовую корреспонденцию (в протоколе допроса написано: «не исключена возможность, что корреспонденция носила шпионский характер»), покупала ему в Ленинграде фарфор. Якобы Иока Андриановна еще и сообщала Митане и практиканту Министерства иностранных дел японцу Исида данные о результатах своей экспедиции в Таджикистан, в частности «о настроении населения, о басмачестве, о состоянии дорог, а также показывала фотоснимки, произведенные в приграничных районах Таджикистана».