В 1832 году петербургский журнал «Сын Отечества и Северный Архив» опубликовал отрывок из книги «Благовоспитанный, или Правила учтивости». Вот что в нём говорилось.
Недостатки умственные, уменьшающие уважение к нам других: поступки и речи, кои обнаруживают в нас малый ум; слабую память; слабость рассудка.
Малый ум. Сей недостаток узнаётся по четырём признакам, кои суть:
= Важность, придаваемая вещам малым и незначительным.
= Частое и неуместное удивление.
= Любопытство знать чужие дела.
= Повторение одних и тех же мелочных действий.
Слабость памяти. Мы показываем слабость памяти, а теряем уважение других:
= Забывая имена людей и вещей, беспокоим других, чтоб назвали оные вместо нас или мучаем любопытство их неопределительностью рассказов.
= Пропуская нужнейшие обстоятельства какого-либо дела или смешивая разные дела.
= Рассказывая много раз одно и то же и в присутствии тех же особ.
Слабость рассудка. Человек показывает слабость рассудка или недостаток в здравом смысле:
= Объясняя будущее по случайностям, а не по законам Природы.
= Полагаясь на лекарства смешные.
= Судя о людях по их именам, по платью, по мнению, а не по поступкам.
= Удивляясь ничего не значащим происшествиям, когда оные бывают в одно и то же время. Тацит упоминает о пустых толкованиях римлян, которые, по смерти Августа, с удивлением замечали, что оная случилась в тот самый день, в который он стал императором; что он умер в том самом доме и в той же комнате, где умер и отец его, и проч. Подобные нелепые замечания ежедневно приводят в удивление глупцов.
Таисия Викторовна кончила читать.
Было тихо-натихо. Тишина насторожила её. Лупнула на Бормачёва.
Бормачёв уже не говорил по телефону. Сидел на своём месте и, по-домашнему подперев ладонью щёку, влюбовинку смотрел на неё.
Таисия Викторовна так и пыхнула вся жаром.
– Из... ви... ните...
– Ничего, ничего, – сказал Бормачёв. – Всё-таки хоть ма-аленькая будет польза вам от визита ко мне... Итак... Вы, наверное, считаете, как и я, что не врач должен говорить о себе, а больные должны говорить о нём?
Таисия Викторовна подтвердительно кивнула.
– Были у нас в облздраве ваши потраченные,[52]
были... Опухли мы от вашего борца... Не дают работать... Валили целыми делегациями! Всё в один голос: верните нам Закавырцеву! Верните нам её травку! Где ни бери, да подай... Видите, они без травки, как пиндигашки,[53] которых до поры отсадили от груди. Высокую цену сложили вам больные... Кстати, где сейчас ваша настойка?– А мне почём знать? Опечатывала не я, а Грицианов. Между рук всё пошло...
– А-а... – смутился Бормачёв, словно кто на язык ему наступил. – Грицианов – это вечные дрыжики перед профессором... перед свет Кребсом... дрыжики... Дрожит и кланяется каждому его чиху. До-олго хочет красиво жить... Больные требуют вернуть вас. А как вернёшь? Вы ж почти на месяц бултых, как в прорубь, и нетути вас. Где пропадали-то? Поделитесь по секрету.
– А разве Желтоглазова не говорила? Я была с нею на конгрессе.
– На конгрессе? Может, не надо песенок, доктор?
– Какие ещё песенки? В первый день мы с ней в перерыв стакнулись. А остальные два дня я её уже не видела.
– Неужели на конгресс она явилась лишь бы отметить командировку? На неё похоже... За этой кумушкой не задолжится... Тот-то эк сколь тряпичных навезла впечатлений. Пол-Борска вырядила начичик по последнему писку моды... Не тухленько, не тухленько скатала Марфа Ивановна...
– Потом я ещё осталась. Всё про борец по каплюшке собирала в Румянцевке.