Читаем Сибирская тетрадь полностью

67) Ишь, отъелся! Знать, тебя черт ядрами кормит.

68) Он, батюшка, у бабе простокишу поел, за то и кнута хватил. Крыночная блудница.

69) Да вот, батюшка, уж 10-й год как я пошел странствовать.



70) Мы с дядей Васей коровью смерть убили.

71) Ну! бирюлину корову привели.

72) NВ. Чего суешься с невымытым рылом в калашный ряд.

73) А у меня-то ни тетки, раз-так ее совсем!

74) А я, брат, божиею милостию майор.

75) «Ах ты, язевой лоб!» — «Да ты не сибиряк ли?» — «Да есть мало-мало! А что?» — «Да ничего».

76) Как завел меня туда господь, ах! благодать небесная! Я — ну прибирать! И махальницу, и едальницу, и хлопотницу взял. Да и дьяконов чересседельник прибрал. У Н<иколая> У<годника> подбородник снял, у б<огороди>цы кокошник снял да и Ваньку-то крикуна заодно стащил.

77) «Ах, как дедушка на бабушке огород пахал!»

78) А уж у меня заложено пьянее вина. А уж я того... в Бахусе.

79) А я-то куражусь, рубаха на мне красная, шаровары плисовые, лежу себе, как этакий граф Бутылкин, и финозомия выражает, — ну, т. е. пьян, как швед, чего изволите?

80) А у него на ту пору бостон, генералы съезжались.

81) Кажись, генеральские дочки, а носы всё курносые.

82) Не хочу в ворота, разбирай заплот.

83) «Здравствуйте, батюшка! Живите больше, Анкудим Трофимыч!» — «Ну, как дела?» — «Да наши дела, как сажа бела. Вы как, батюшка?» — «Э, батюшка, по грехам своим живем, только небо коптим». — «Живите больше, Анкудим Трофимыч».

84) Глухой не дослышит, так допытается.

85) Сибиряк соленые уши.

86) Ишь, разжирел! К заговению двенадцать поросят принесет.

87) «Что ж ты не приходила?» — «Вот! Я пришла, а вас Митькой звали».

88) Старое дерево скрипит, да живет.

89) Ишь, Пермь желторотая! Ишь, пермяк кособрюхий!

90) «Да ты что за птица такая?» — «Да уж такая птица!» — «Да какая?» — «Да такая». — «Какая, <--->?» — «Каган». — «Подлец ты, а не каган».

91) «Чуете! Ты мене вид морду набьешь. Чуете, такого гвалта зроблю!» — «Да молчи ты! Ню-ню-ню! Парх проклятый!» — «Нехай буде парх!» — «Жид пархатый!» — «Нехай буде такочки! Хоть пархатый, да богатый, гроши ма!» — «Христа продал!» — «Нехай буде такочки!»

92) «Эх, жид, хватишь кнута, в Сибирь пойдешь!» — «А що там пан бог есть?» — «Да есть-то есть!» — «Ну нехай! был бы пан бог да гро́ши!»

93) Ври, Емеля, твоя неделя!

94) «Да у кого?» — «Да у нашего Зуя».

95) А ты так живи: ни шатко, ни валко, ни на сторону.

96) Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу,

97) Пробуровил тысячу.

98) А! ты, верно, Неробелов? Вот подожди у меня.

99) Умный человек! из семи печей хлеба едал.

100) Чисто ходишь, где берешь, дай подписку, с кем живешь?

101) Чисто ходишь, бело носишь, скажи, кого любишь? С каким словом сказать.

102) Всё дрянь. Только и можно почесть рубашку сарпинковую.

103) NB. Ты мне черта в чемодане не строй!

104) На обухе рожь молотили, зерна не проронили.

105) Голодом сидят, девятый день тряпицу жуют.

106) Ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл. Другой больше забыл, чем ты знаешь.

107) Глаза-то уже успел переменить (напился).

108) Этому 5 лет, тот на 12, а я вдоль по каторге. Поперек Москвы шляпа.

109) Эй ты, строка.

110) Люди ложь, и я то ж.

111) Как бы не так! Ты откуда, а я чей?

112) Прогорел! (Проигрался, промотался, пропился).

113) Куда с ней деться Начал проситься к Федьке-палачу, у него еще в форштадте дом стоял, у Соломонки-паршивого, у жида, купил, вот еще который потом удавился.

114) С добрым утром, с наступающим днем!

115) «Нашим курским?» — «Да мы не курские». — «Аль тамбовским?» — «Да и не тамбовские». — «Да постой, брат!» — «Нет, брат, за постой у нас деньги платят. Отваливай».

116) Эх ты! Экономию с двух грошей загнать хочешь! Сядет да оглянется, не годится ли в кашу. (Каждую дрянь собирает, не годится ли в кашу.)

117) Ах ты, змеиное сало, щучья кровь!

118) Вот сделались у меня запасные колотья, отправился я в больницу.

119) Плюх с десяток ему накидал да с тем и пустил.

120) С обновкой вас! дай бог и лучше завести.

121) Один в поле не воин.

122) Будут денежки, будут и девушки.

123) Деньги — голуби; прилетят и опять улетят.

124) Молодец против овец, а против молодца и сам овца.

125) Ах ты, чтоб те якорило!

126) А что, ребята, и вправду трус я первой руки, такой трус, что сам себе дивлюсь. Бывало, на воле жены, бабы, боюсь. А что, ведь это меня испортили, право, испортили.

127) Огорошил, околпачил.

128) На черносливе испытан да на панпрусских булках; без чернослива жить не могу.

129) Вели свет видеть, батюшка.

130) Ты на всех зверей похож.

131) «Как живешь?» — «Да по деньку на день».

132) Одна была песня у волка, и ту перенял.

133) Тебя вместо соболя бить можно. Одежи рублей на 100 будет.

134) Кому Лука, а тебе Лука Кузьмич; кому Лука Кузьмич, а тебе дядюшка.

135) А! только так языком болтает, себя веселит.

136) Хорошо! Я-то, положим, туляк, а вы-то в Полтавской губернии галушкой подавились.

137) Остолоп! Никакой фартикультяпности нет.

138) Прогорел, — разживусь! Теперь ничего нет, а подожди, так и ничего не будет.

139) Да ведь и меня, брат, голой рукой не бери.

140) От огня ничего не останется, а от вора всё что-нибудь да останется.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное