Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова

3. Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех неповинующихся Верховной власти, действуя по законам военного времени ^{168}.

Волков со своим штабом направился на Дальний Восток, но далее Иркутска проехать не смог, а посланные им в Читу офицеры были изгнаны оттуда Семеновым.

Анненков так прокомментировал это событие:

«Во Временном Сибирском правительстве шла политическая чехарда. Министры менялись, как перчатки. Командующие фронтами тоже менялись почти ежечасно. Творился ад, и чехи, видя это, собирались уходить. Их не пускали, и чуть было не открылся внутренний фронт с союзниками. На счастье Временному правительству удалось арестовать Директорию и выслать за пределы Сибири. Дутову дали почетное место инспектора кавалерии и командировали в Японию. Дутов сошел со сцены. Осталось справиться с атаманом Семеновым. Сперва ему предложили добром подчиниться, но он ответил, что он знает Колчака как бездарную личность и не находит нужным ему подчиниться. Тогда был командирован генерал Волков, знаменитый тем, что арестовал Директорию. Генерал Волков вручил атаману Семенову ультиматум, дав срок 36 часов на размышления, но Семенов дал Волкову два часа на отъезд, пообещав в противном случае расстрелять».

Генерал Волков уехал ни с чем. Семенов был объявлен предателем и изменником. Все газеты начали травить Семенова и атаманщину. Против Семенова послали корпус Временного правительства, но атаман Анненков отправил телеграмму следующего содержания:

«„Адмиралу Колчаку. В то время, когда вся Россия подчинилась большевикам, Семенов выступил против них на Дальнем Востоке, я — в Сибири, и атаман Дутов — в Оренбурге. Благодаря атаманству, возродилось Временное правительство, которое пока еще ничем особенным себя не проявило. Настоятельно прошу прекратить выпады против атаманства. Предупреждаю, что, если против Семенова будут высланы войска, высылайте одновременно и против меня, ибо я считаю Семенова главным действующим лицом в борьбе с большевиками и немедленно выступаю на юге“.

Телеграмма очень всполошила Колчака, немедленно были закрыты газеты, травившие Семенова, а с Семеновым постарались уладить, отдав приказ, что вышло недоразумение и что Семенов — хороший».

Анненков всегда питал ненависть к Верховному и бунтовал против подчинения ему, однако обстоятельства заставили атамана подчиниться и, после некоторого кокетства, принять от Верховного чин генерала: он понял, что до Семенова — далеко, а в одиночку он будет легко раздавлен здесь или Колчаком, или большевиками. Неприязнь к Колчаку он сохранил на всю жизнь, хотя, казалось бы, уже пожилой по сравнению с Анненковым, имеющий крупные заслуги перед Отечеством, адмирал должен был вызывать у молодого офицера только уважение, но на деле выходило наоборот. Даже по прошествии многих лет после трагической гибели Колчака строки записок Анненкова, посвященные адмиралу, дышат неприятием и несправедливостью.

Возможно, неприязнь Анненкова к адмиралу объясняется тем, что атаман считал и неоднократно заявлял о том, что старые генералы — это хлам, который неспособен вести войну по-новому, и поэтому они проигрывали бой за боем прежде — немцам, а теперь — большевикам? Правда, Анненков не расшифровывал, на чем основано это его мнение. Но это сделал кадет Н. Петров в письме В. Пепеляеву [69]от 16 (29) января 1920 года:

«Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, петровской табелью о рангах не поспеваем за ними»^{169}.

Сам же Анненков был свободен от этих пережитков, по-новому строил взаимоотношения с начальством и с подчиненными, по-новому формировал свою дивизию и по-новому воевал. Поэтому ему и способствовал успех.

Отрицательное отношение Анненкова к Колчаку можно объяснить и тем, что он не понял игры адмирала с интервентами и принимал за чистую монету его действия и обещания расплатиться с ними за счет интересов будущей России. А может быть, он связывал неудачи белых армий на Восточном фронте с тем, что адмирал, большой специалист в морском деле, был дилетантом в сухопутном?

Едким сарказмом дышат строки, в которых Анненков описывает действия Колчака при приближении красных к его столице: