Сибирская Вандея

– Ну, заварили мы с тобой, Дашутка!.. – вымолвил Иннокентий Харлампиевич, закрывая ворота на залом. – Ладно, хрен с имя всеми!..

VII

Принято считать, что Колывань стоит на Оби. Но это не совсем так.

Холмистая возвышенность, на которой раскинулось древнее село, от Оби в семи верстах, а выводит колыванцев к обским просторам речка Чаус.

В полую воду пароходы идут Чаусом прямо до самой Колывани, а в межень, когда сибирские реки и речушки вспучиваются песками, конечная речная пристань перед Колыванью – Скала, возле села того же названия.

Почему Скала – бог весть, ибо никаких скал и прочих горных образований в устье Чауса не было никогда и поныне нет.

Так – Скала и Скала. Может, при Ермаке и был такой камешек, да в последующие века взорвали.

Вот отсюда и считают семь верст до волостной столицы.

В тысяча девятьсот девятнадцатом году, еще с осени, колчаковское христолюбивое воинство стало поспешать в восточном направлении. Так складывались обстоятельства, в которых Двадцать седьмая и Двадцать девятая дивизии Пятой Красной играли решающую роль.

Однако белые миграции проходили в основном по магистрали, по главной трассе Омск – Красноярск, а в остальных городах – Томске, Новониколаевске и даже Барнауле и Бийске, почти оседланных уже партизанской конницей Игнатия Громова, колчаковские власти делали вид, что у них все «ол-райт», и продолжали вести игру в освоение Великого Северного морского пути: гнали на север баржи и лихтеры, набитые до самого ватервейса медью, мукой и бочонками знаменитого сибирского сливочного масла. Суда, соответственно, сопровождались охраной и неким количеством пулеметов шоша, льюиса, кольта, а также винчестерами, которыми услужливо снабжала колчаковцев «страна свободы и демократии» – Америка. На всякий случай по пути следования на северные окраины Западной Сибири многие баржи, лихтеры и паузки таинственно исчезали из караванов, загадочно терялись, и не было уже ни возможностей, ни желания разыскивать утерянные грузы – красные нажимали так, что у караваноотправителей была одна думка: скорей, скорей к океану!..

Среди прочих неожиданно пропала где-то за Новониколаевском баржонка – паузок, номер сто четырнадцать, груженный мукой и иным грузом, в том числе большим количеством колючей проволоки, бог весть зачем отправленной из Барнаула в северные палестины (говорили, что колчаковцы собираются под Обдорском организовать громадный концлагерь для пленных красноармейцев, на манер страшного архангельского Мудьюга, – может, и так).

К паузку был приставлен водоливом еще крепенький старичок, по царскому паспорту именовавшийся Христианом Христиановичем фон Граббе, а среди близкого окружения слывший просто и демократично Крестьянычем.

Занесла нелегкая мучной паузок не куда-нибудь, а именно в речку Чаус. Прибила речная волна сто четырнадцатый к берегу, в заросли тала, на полпути между Скалой и Колыванью.

Там и отдал якорь Крестьяныч.

Несмотря на аристократическую немецкую фамилию, старичок был не гордым и умел поддерживать отношения с неотесанным и грубым российским мужичьем.

Встав на чалки, Крестьяныч побывал в Колывани и оттуда воротился не с кем иным, как с Михаилом Дементьевичем Губиным. Долго сидели в рубке и беседовали вполголоса, а после Губин прихватил с собой единственного Крестьянычева матроса и уехал. Поздней ночью к месту стоянки паузка прибыло несколько подвод, груженных тесом. Губинские возчики тщательно прикрыли все мучные кули на барже тесинами. Получилось, что баржа гружена не мучкой, а лесом. Кому интересно? Никому.

Близился ледостав.

Земско-колчаковская власть благоразумно мало-помалу исчезла из Колывани, из Скалы, Вьюнов, и вскоре наступил некоторый период междувластья. Тут опять понаехали к баржонке подводы, груженные лесом, теперь уже круглым, и десятка два мужичков. Мужички дружно взялись за дело и мигом поставили зазимовавшему водоливу добротный сруб. И еще – баню. И – конюшню-завозню.

Главный из добротных мужичков поздравил Крестьяныча с новосельем:

– Вот и заимка готова. Живи не тужи, милый человек… А мы к тебе наезжать будем на зимнюю рыбалку.

Пришла зима.

Раз в неделю наезжали сюда рыбаки. Разные были, со всей округи, любители подледной рыбалки… Бывало, наведывались из Новониколаевска, и даже из Томска.

Не столько рыбку ловили, сколько беседы вели.

И тоже – о разном беседовали.

Приезжал человек и от Губина – привозил инструкции и предостережения: как себя вести в случае, ежели кто наедет из рыбацкого племени.

Скалинские губинцы носили Крестьянычу кружки мороженого молока, баранину, гусятину.

И старичок жил, не тужил.

Однажды с губинской запиской прибыла специальная «военная инспекция» – председатель Вьюнского Кредитного товарищества экс-подполковник Комиссаров, бывший штабс-капитан Некрасов, лечивший несуществующую рану у доктора Соколова, и завхоз больничный Гришин – родня бывшего главкома доколчаковской «Директории» Гришина-Алмазова.

Они детально ознакомились с содержимым некоторых ящиков, хранившихся в укромных местечках судна, под еланью, а увидев колючую проволоку, пришли в восторг.