Сибирская Вандея

– Вестимо, наш, – рассудительно сказал Седых. – Я ж упреждал… Ну, спаси те бог, господин Рагозин… уважил народ, прямо скажем – во, как уважил! А вы, – Иннокентий Харлампиевич строго посмотрел на дубровинского лавочника и разжалованного псаломщика, – ты, Горбылин, и ты, Груздев, – «боязно!» – И еще раз передразнил: – «Боязно!» Прадеды наши, борясь с супостатом-антихристом, огненное крещение принимали, на дыбу шли, им не боязно было? А я намедни скрозь саму что ни на есть коммунию, с Кривощекова в Колыван два ящика винтовок провез – мне не боязно?… А Селянин, который баржу с хлебушком стережет, – ему не боязно? Все мы на порохе сидим и за народ муки принять готовы, нам как?… «Боязно» ему, вишь! Пошто веру страмите, Груздев и Горбылин?! За отступничество, сами знаете, поди, – иудина казнь, на осине.

Груздев встал и смиренно поклонился:

– Простите, Иннокентий Харлампиевич… И вы все, земляки, простите за искушение… бес попутал. Сделаю, все сделаю, как велено: отвезу ружья и раздам кому приказано…

Горбылин тоже поднялся.

– А ты? Сполнишь, что ли? – жестко спросил Седых.

– Сполню. Извиняйте… Гордыня обуяла.

Иннокентий Харлампиевич вдруг бухнулся перед Галаганом на колени.

– Прости и ты нас, господин Рагозин… Серость наша, скудны умишком.

Галагану этот спектакль понравился. Бросился к Иннокентию Харлампиевичу, поднял с полу, усадил старика на табуретку:

– Что вы, что вы, господин Седых!.. Разве можно обижаться на проверку святым именем христовым!.. Мы – не коммунисты, а русские люди, пожалуйста, не извиняйтесь… А теперь перейдем к затонским делам. Рассказывайте, Иннокентий Харлампиевич… С нашим затонским представителем познакомились, как вам инженер Пономарев понравился?

– Ничего… способный мужик. И – верный.

– Создана ли в затоне наша группа, кто вошел в нее, есть ли список коммунистов и список наших людей?

– Слабая… наших всего пятеро насобирал Пономарев, а коммунистов и сочувствующих – пруд пруди! Шибко сильная ячейка у них. Народ известный – водяные жители, вольница Чека в затоне появилась; своя, затонская… Вот списки. Тут наши, а здесь – коммунисты…

– Да… маловато, маловато наших… Придется с затонскими поработать. Вы передали Пономареву мой наказ: беречь пароходы?

– Дык… что ж? Передал. Сказывал, мол, ремонтируем в лучшем виде, однако на Чеку жалился – всюду свой нос сует.

– Ничего, прищемим нос… А вы, есаул, тоже повидались с инженером Пономаревым? – Галаган перевел взгляд на безучастно сидевшего Самсонова. «Пьян, скотина!» – подумал Галаган. – Договорились с Пономаревым?

Самсонов ответил хрипло, с пьяным косноязычием:

– Д-договорились… д-о ручки.

– Яснее, пожалуйста.

– Не нравится м-мне програм-ма этого вашего инженера…

– Яснее! – уже прикрикнул Галаган.

Самсонов вспылил, в глазах запрыгали искры от лампы, оскалился по-волчьи.

– А вы полегче, полегче!.. Не то ведь можно и так: ребенка об пол – и дружба врозь! Не очень-то нуждаюсь.

Лицо Галагана покрылось красными пятнами, заходили по скулам желваки. Прищурился. «Зазнался, мерзавец! Ничего, сейчас ты у меня запоешь лазаря, с-ско-тина!»

Изобразив скорбную мину, Александр Степанович спросил мягко:

– Вы отдаете себе отчет, есаул, с кем говорите?… – Галаган круто повернулся к собранию и выбросил вперед руку, жестом Понтия Пилата: «распните его!» – Вот, господа!.. Страшно!.. Перед нами военный человек, мы все должны у него учиться дисциплине, без дисциплины нет победы, а господин есаул забыл про дисциплину… – Галаган печально вздохнул. – Господин есаул не желает отвечать на вопросы представителей народа… Так кто же вы, Самсонов? Народный полководец или анархиствующий махновец-самостийник?… А они, – Галаган сделал рукой широкий круг от себя к двери, как бы благословляя сидевших, – они, эти святые люди, идущие на смертный подвиг за веру христову, тоже вам не указ, есаул? («Сейчас, сейчас ты у меня будешь на цирлах ходить, казачий сын!») Я же не возгордился, когда народные представители пожелали меня проверить, нет, напротив… Ведь крест, который мы несем на себе, подобно Христу, на Голгофу восходящему, символ нашего единения, и разве можно мелкое, грошовое самолюбие противопоставлять воле народной?!. Ах, есаул, есаул, что вы делаете, голубчик? А если потребуется и вас проверить, как вы поведете себя?…