Сибирская вендетта

Вот и улица «Баумана» позади. Он уже видел свой дом. Последние метры давались с огромным трудом. У него ещё хватило сил обойти длинную пятиэтажку и подойти к ней со стороны леса. По тропиночке, прямо от заснеженных берёз, он вышел точно на свой подъезд и, никем не замеченный, поднялся на третий этаж. Не без труда открыл замок и ввалился в тёплую прихожую. Захлопнул дверь и придавил её спиной. Последние силы оставили его. Нужно было поскорей раздеться, но мокрая одежда никак не хотела отставать от тела. Пальцы не гнулись, и он так прямо и зашёл в ванную — в куртке и брюках. Заткнул пробку в ванне и открыл кран с горячей водой. Подставил руки под тугую струю и с минуту стоял согнувшись над раковиной. Потом стянул через голову страшно тяжёлую куртку и бросил в коридор. За курткой последовали ботинки, брюки и всё остальное. Взялся рукой за эмалированный борт и перенёс через него ногу. Горячая вода приняла его в свои объятия. Он с наслаждением погрузился в воду с головой, ещё не веря, что он дома. Стоило зажмуриться, и перед глазами опять вставала ночь, жёлтые отблески на маслянистой воде, зловещее журчание… Андрей пристально смотрел на яркую лампочку над головой, убеждая себя, что он уже дома, что ни от кого убегать не надо, всё закончилось и он в безопасности. Однако не всё было хорошо. Горячая вода не согревала. Он продолжал дрожать крупной дрожью, а кожа вся покрылась пупырышками, словно от озноба. Андрей с трудом дотянулся до горячего крана и открыл его на полную мощность, пустив кипяток. Но даже этот кипяток не мог его согреть. Он чувствовал жжение на руках и груди, но дрожь никак не унималась. Нужен был крепкий чай с малиновым вареньем, требовалась тёплая кровать с пуховым одеялом. И ещё много чего было нужно хорошего, жизненно важного. За всё, как водится, приходится платить. Подвиги оплачиваются дороже всего.

Получасовое пребывание в кипятке всё же дало результат — Андрей вылез из ванны весь красный, распухший, похожий на утопленника, которого долго отпаривали в кипятке. Энергично растёрся махровым полотенцем и двинулся на кухню. Чайник налить водой до краёв и поставить на плиту, затем посмотреть в холодильнике — что там у бабушки припасено на случай коклюша и ангины. Припасов было негусто, но варенье оказалось на месте — полулитровая баночка протёртой брусники. Пожалуй, ничего дороже этой банки для Андрея теперь не было. Тысячу долларов не пожалел бы он за этот таёжный эликсир, заменяющий целую аптеку. Заварка обнаружилась в буфете. Чтобы не размениваться по мелочам, Андрей снял с полки пустую трёхлитровую банку, сыпанул туда две полных горсти заварки и залил кипятком. Подождал, когда чай заварится, затем вылил туда тёртую бруснику, добавил несколько столовых ложек сахару — и морс был готов! Потом большими глотками пил обжигающий напиток, чувствуя, как внутри него прокатывается горячая волна, согревая и размягчая напряжённые мышцы, спасая от воспаления и лихорадки. Затем он лежал в кровати под тремя одеялами, безуспешно стараясь согреться. Приподнимался на локтях и всё глотал брусничный чай, кутался с головой и трясся как в лихорадке. Ещё никогда в жизни ему не было так плохо. Он понимал, что в эти часы решается главное: справится ли организм с недугом, или болезнь сломит железную натуру. Врача вызвать нельзя. Помощи спросить не у кого. На работе беспокоиться не будут.

Нет, болеть ему никак нельзя.

В квартире тепло, тихо. В окно видны редкие звёзды на бархатном небе. Лес чернеет вдали. Тёмное глухое пространство за лесом казалось зловещим. Хотелось укрыться от окна, от равнодушных звёзд, пылающих в ледяной пустоте. Андрей натянул одеяло на голову и зажмурился. Кровать качнулась под ним, и его понесло куда-то вбок и вверх. Он ухватился за матрас, стараясь удержаться, и заставил себя открыть глаза. Потолок сносило в сторону, люстра кренилась. Он опустил руку на пол и нащупал банку с чаем. Несколько судорожных глотков — и он снова лежит на постели раскинув руки, крепко держится за матрас, всё пытается унять дрожь и успокоить нервы. Давала знать о себе и выпитая водка. Наступало похмелье с головной болью и тошнотой. Уже ничего не хотелось — ни чаю, ни малины, ни тепла. Хотелось умереть, раствориться без остатка, перестать чувствовать своё тело. Это был нокаут, полученный от жизни. Беспомощный, жалкий, Андрей метался в чужой кровати, в чужом доме, в городе, ставшем ему враждебным. Так странно получилось, что его благородная и справедливая борьба поставила его вне закона, отделила от людей, от правосудия, от людского милосердия. И вот он лежит без сил, и никто не придёт ему на помощь. Если он умрёт, то примет смерть как изгнанник — одинокий, никому не нужный и едва ли не проклятый.