Сибирский эндшпиль

— Возможно, мы сможем договориться? — спросил он неожиданно низким голосом. — Я могу достать хорошую косметику, настоящую французскую, не меньше. Вы будете выглядеть и чувствовать себя совсем по-другому. Ну как, заинтересованы?

Пола вздохнула и закрыла глаза.

— Заинтересована в чем?

Рубаков был удивлен и растерян:

— Нет, нет! Вы меня неправильно поняли. Я хочу, чтобы вы позанимались моим английским!

23

Это было словно помилование от смертного приговора. У Полы не было уверенности, что эта перемена в последнюю минуту была делом Ольги, и сейчас она пыталась полностью использовать возможность прийти в себя ответы на вопросы она будет искать в свое время. В глубине души у нее теплилась надежда именно на Ольгу, хотя она боялась признаться в этом даже себе, боялась жестокого разочарования в будущем. Пола повеселела, стала приветливей к другим.

Уже на следующий день доктор Рубаков осыпал ее роскошью в виде крема для рук, лосьона и даже лака для ногтей, и еще помады, коричневато-розовой, как раз для ее лица. После завтрака — вареные яйца, ветчина с острым гарниром из картошки и лука, поджаренный хлеб с маслом и настоящий кофе — Пола честно принялась выполнять свою часть договора и провела с доктором импровизированный урок английского. Через час он ушел на дежурство и вернулся снова во время обеденного перерыва, а потом еще раз, вечером.

— Я и не думал, что это так, так… ужасно?

— Ужасно, — подсказала Пола по-английски.

— Йес, ужасно! — Рубаков всплеснул руками, в отчаянии глядя на листки бумаги, лежавшие перед ним и Полой.

— Здесь слова пишутся одинаково, а читаются по-разному, а вот тут наоборот, звучит одинаково, а пишется совсем по-другому. В чем тут смысл? Откуда вы знаете, как что писать? И как этому учатся дети?

— Я же не выдумываю это. Я просто объясняю вам, как это есть, ответила Пола. — Может быть, поэтому ваши парни и наши парни никак не могут договориться.

Они рассмеялись.

— Это все из-за древних диалектов, — по-русски вмешалась Таня, прислушивавшаяся к разговору, сидя на кровати.

— Что вы имеете в виду? — спросил Рубаков.

— Давным-давно, еще у римлян и греков возникали проблемы: как разговаривать с рабами, которых привозили из покоренных племен, объяснила Таня. — Домашние и слуги говорили на диалектах — упрощенной смеси языков, в которой смешивались все странности оригиналов. Проходили века, волна беглецов от религиозных и политических преследований и тому подобное, достигла Британии, и все говорили на своих языках. Они селились в разных местах, и когда наконец встретились вместе и нашли общий язык, то больше никто ничего менять не стал. Так что английский — это диалект диалектов всей Европы.

— А сейчас Америка добавляет туда немного идиш, немного испанского, немного негров, индоамериканцев и Бог знает, кого еще. Получится какой-то суперязык, — ответила Пола.

— Ну, у русских-то такой проблемы никогда не возникало, прокомментировала от дальней стены Анастасия. — Никто не рвется к нам. Наоборот, все рвутся наружу.

На следующее утро Рубаков сказал Поле, что днем прибудет генерал Протворнов, который хочет с ней поговорить. Это вернуло ее к действительности и на целых два часа у нее пропало настроение. Она думала о будущем в смешанных чувствах, колеблясь между сдерживаемой надеждой и отчаянием. Протворнов прибыл незадолго до обеда, сопровождаемый майором Ускаевым. Они взяли с собой Полу и закрылись в комнате дежурной сестры, рядом с палатой. Протворнов уселся за стол, и показал Поле на стул напротив. Ускаев сел сбоку у стены.

Протворнов тяжко вздохнул; Поле он почему-то напомнил мишку косолапого. Он облокотился на кресло и потер виски пальцами.

— Я слышал, что вы виделись с товарищем Ошкадовой, — сказал он наконец.

— Ошкадовой? Это Ольга, ученая из Новосибирска?

— Достойная женщина, пусть даже в чем-то заблуждающаяся. Вашего склада ума, я бы сказал. Вы, собственно, сказали ей, что вы тоже ученая.

Пола пожала плечами.

— И кажется, вы это тоже знали.

— Да, науку вы цените высоко, …лейтенант Брайс? — ответил Протворнов.

Тот факт, что они знали ее настоящее имя, еще не давал ей повода признаться в этом. Тот же Эрншоу, если бы он и нашел путь связаться с ней, искал бы ее по прикрытию.

Протворнов продолжал:

— Вы ведь так привержены идеалам науки?

— Да, я ценю настоящие знания, я ценю верные пути овладения знанием. То, что действительно хоть что-то значит.

— А идея, право, общественные формации и методы управления ими разве это ничего не значит?

— Вы имеете в виду политику?

— Политику, идеологию, религию — называйте, как хотите.

Пола попыталась найти правильный ответ. Во всяком случае, открыто отказываться не стоит.

— Конечно, такие вещи играют свою роль в жизни людей — и большую роль. Но меня всегда интересовали те вещи, которые существовали еще задолго до появления людей, и будут существовать, даже когда люди исчезнут.

— Вы хотите просто обладать истиной. И под каким флагом — неважно?

— Я не говорила этого. А истина может подождать еще. Она привыкла к этому.

Протворнов скривил губы, почти улыбнулся, словно в знак удачно отраженной атаки.