Сибирский фронтир

Яшка Рытов уже перебрался на плотбище и включился в работу. Гибель отца не сделала его угрюмым, чего впрочем, и следовало ожидать – в семьях промышленников часто теряют мужчин. Меня поразило, что ни в Охотске, ни здесь на верфи, никто не выражал пареньку сочувствия. Фальшивое, дежурное сожаление ещё не выработалось культурой, а естественное было не в ходу на фронтире. Лишь иногда, да и то за спиной кто–нибудь вздыхал, мол, рано парень отца лишился. Ещё годок другой и подменял бы старика в деле.

Яшка оказался весьма живым парнишкой. Он суетился на стапелях, лез в каждую щель, засыпал вопросами Березина. Он наблюдал, как конопатят щели, настилают палубу, готовят снасти, сплетают канаты, затем сам пробовал сделать то одно, то другое и занимался до тех пор, пока у него получалось не хуже чем у опытного работника.

Переговорив с Березиным, получив тяжеленный мешок с образцами и подробнейшие инструкции, я распрощался с плотбищем до весны.

У Данилы меня уже поджидал Окунев.

–Собирайся, пойдём, – сказал он.

–Куда? – удивился я.

–Ты же хотел найти людей?

–Хотел.

–Ну вот. Сегодня старовояжные собираются у старика Родионова. Поговорить, помянуть тех, кто не вернулся. Там же и про наступающий год разговоры будут. Глядишь, сманим кого–нибудь.

Усталость как рукой сняло. Я потребовал от Окунева подробности. Он рассказал.

Собирались вместе старовояжные нечасто. Не все из них жили в городе, многие имели починки в устьях речушек, рядом с плотбищами, заимки в лесу. Иные промысловики зимой предавались пьянству, спуская заработанное за сезон потом и кровью, но разумные больше недели не гуляли, чинили корабли и охотились в прибрежных лесах или скупали у туземцев пушнину. Только осенью, возвращаясь с промыслов и в начале лета, ожидая чистой воды, они собирались вместе. Делились впечатлениями, говорили осторожно о планах на предстоящий сезон.

Итак, предполагалась грандиозная подпольная пьянка, корпоративная вечеринка, и Окунев собирался провести на неё меня. А это давало возможность найти соратников. Мои два корабля, если они и будут построены в срок – сила для задуманного размаха ничтожная. И не имея возможности собрать собственную флотилию, я подумывал о том, чтобы разделить великий поход с конкурентами.

***

В небольшом домике Родионова на окраине Охотска собирались только те, кто сами выходили на промысел. Купцов, судовладельцев, приказчиков, если они предпочитали отсиживаться на берегу, на посиделки не приглашали, равно как не приглашали и служивых людей. Новичков, кстати, тоже зазывали редко, тот же Родионов меня не пригласил, но Окунев имел среди мореходов немалый вес и таким образом стал для меня пропуском в промысловое братство.

Судя по ворчливым и тоскливым разговорам, братство клонилось к закату. Всё доброе и светлое говорилось о далёком прошлом, а всё неприятное о настоящем, что до будущего, то его рисовали в самых чёрных тонах.

Перекупщики, компании, долги и покрута разрушали общинные устои поморцев, перенесённые на берег Восточного океана с северных морей. Формально многие из них продолжали промышлять артелями, считались пайщиками, то есть вроде бы равными. Вот только паи давно распределялись неравномерно, и прибыль доставалась единицам. Тем, кто снаряжает корабль и устанавливает цену на припасы да добытые шкуры.

–Устав наш морской им не по нраву, купчинам–то, – жаловался пожилой зверобой. – Вроде с хорошей добычей возвернёшься, а подсчитают расходы – слёзы. За жратву вычтут, за одежду. Концы с концами сведёшь и то радость. Зиму перебедуешь и опять в долгах.

–А те, кто по–божески доходы считают, они в деле не держатся, – поддержал старика крупный парень по прозвищу Дышло.

Тут к слову вспоминали и о Басове. На его счёт общество во мнении разделось. Одни не желали верить в виновность купца, другие допускали, что тот мог соблазниться воровством. Хотя бы, для того чтобы семью немалую прокормить.

–Неводчиков–то Мишка чего не пришёл? – спросил кто–то. – Вот бы и рассказал нам. Всё же в друзьях они ходили с Емельяном.

–Приболел он, – ответил Родионов. – Да и не знает Михаил ничего толком.

–И–эх…

Кто–то напомнил, что именно Басов медь на острове приискал, да сдуру властям её преподнёс. Что потом на него инспекторов из берг–коллегии спустили, которые на остров тот Медный сходили, да эту самую медь первооткрывателю в вину и поставили. Дескать, невелики запасы оказались, а раз так, то Басову и следует возмещать затраты за пустую казённую экспедицию. И барышей с прежних промыслов не хватило старику расплатиться. А уж стояли за всей интригой камчатские воротилы, или само так вышло, кто знает.

–Так что может и правда, решился Емельян Софронович от безнадёги на лихое дело, – подытожили старожилы.