Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш

В другом письме Абдулла извещал о благополучном прибытии к нему Кучумова посольства: «Посол ваш, пришед, счастливые наши очи видеть сподобился и твое здоровье и тихое пребыванье нам ведомо». Далее хан объяснял свое неучастие в вооруженной борьбе сибирцев: «А что еси просил у нас рати, и мы в те поры были в войне, для того и не послали есмя»[186]. Интересно, что Кучум, видимо, не слишком сетовал на свое пребывание во враждебном окружении, если его посол преподнес жизнь хана как «тихое пребыванье». Тем не менее противостоять «неверным» у него уже явно не оставалось сил, и он просил подкрепления. Об этих замыслах было известно в Москве. Царь Федор Иванович со ссылкой на вестовые грамоты из Сибири извещал тарского воеводу в августе 1596 г. о том, что «Кучюм царь з бухарцы… ссылаетца и умышляет вместе и хотят на наши сибирские городы приходите»[187]. С такой же просьбой о военной помощи Кучум послал к Абдулле одного из своих сыновей в 1598 г.[188].

Абдулла ни разу не пошел навстречу этим прошениям. В цитированной выше грамоте он ссылается на свою занятость некоей войной. По мнению некоторых историков (которое я разделяю), речь идет о завоевании Хорезма[189]. К середине 1590-х годов Абдулла одолел ургенчского хана. В январе 1595 г. казахский посол говорил своему земляку в Москве, что прибыл с целью обратить внимание московского правительства на восточные дела, дабы «государь… на бухарсково царя не оплашивался, а ногаем бы не верил. Бухарской царь ныне юргенсково Азима царя (Хаджима, т. е. Хаджи-Мухаммеда. — В.Т.) со юрта согнал, Юргенчь взял под себя. А ныне, с ногаи соединясь, хочет поставить в Сарайчике город. Как в Сарайчике город поставит, толды будет и [над] Астороханыо промышлять»[190]. Следующим шагом его продвижения в Дешт-и Кипчак должно было стать установление контроля над степями Центрального и Северного Казахстана, и согласие с ногаями позволило бы охватить этот регион полукольцом для последующего завоевания. В этих планах не находилось места для выделения войска Кучуму в его борьбе за реванш.

При этом обязательный в дипломатии обмен дорогими подарками между государями соблюдался. Из Бухары на север были посланы драгоценные ткани (атлас и бархат — очевидно, китайского происхождения[191]), луки и тулумбас. Последним термином обозначались как большой военный барабан, в который били колотушкой, так и церемониальные литавры — атрибут придворного антуража. Терявшему зрение Кучуму отправили «юкконский» с нужными лекарствами (зельями). Для себя Абдулла просил у Кучума кречетов, соболиные и лисьи меха[192]. За исключением «зельев», все это представляло собой церемониальный атрибут посольских визитов, который у русских носил название поминки, а у тюрков — бёлек.

Насколько можно судить по имеющимся материалам, посольские связи были довольно редкими. Но этого нельзя сказать о торговых отношениях. Купеческие караваны постоянно курсировали между среднеазиатскими ханствами и Юго-Западной Сибирью. Особенно заметную роль в товарообмене играл Сауран — крепость на бухарско-казахской границе[193]. Уроженкой этого города была одна из Кучумовых жен.

В документах конца XVI в. нередки сведения о визитах среднеазиатских коммерсантов в Сибирь (их всех русские обобщенно называли бухарцами). Они двигались двумя или тремя наезженными и освоенными маршрутами[194]. По прибытии в северные районы нынешнего Казахстана случалось, что половина караванщиков направлялась в русские города, а половина в ставку Кучума[195]. Пожалуй, лишь коммерческая выгода побуждала бухарские власти поддерживать связи со свергнутым ханом. Его постоянное невезение, проигрываемые одно за другим сражения, довольно редкие быстротечные набеги, которые не способны были поколебать русское господство в регионе, — все это привело к разочарованию в монархе-неудачнике. Абдулла II уже явно тяготился его прошениями. Преемники же Абдуллы и вовсе не желали вмешиваться в противостояние сибирцев и русских. Не случайно среди татар возникла версия о причастности бухарцев к убийству Кучума, которую в 1601 г. высказал его сын Капай и подхватили некоторые историки[196] — на мой взгляд, необоснованно.