Сибирский кавалер (сборник)

На улице трещали трещотки сторожей. Залаяли собаки, заметались факела дозорных жителей, которые не то город вышли охранять, не то кого-то грабить собрались. В таком диком месте ночью все кошки не то что серы, а черны как сажа. Говорят, прошлой ночью бродил эфиоп. А поскольку он телом черен, как печной горшок, то и разглядеть его невозможно. Но, как светать стало, разглядели проклятого. Поймали. Надели колодку на него и отвели в яму, туда, где до сих пор сидит зловредный колдун Горемир и всякие прочие лихие люди.

22. БУЙНЫЙ НАРОД

Санька Бухтарма ходил с фузеей по решетке тюремной ямы, изредка взглядывая вниз, на томившихся под решеткой в длинном и темном подвале узников. Арестанты спали вповалку на соломе. Днем ловили вшей да блох. Одежка на них была грязная, на некоторых стала загнивать уже. К тому же в подвале у них был большой деревянный ушат с ручками, в него справляли большую и малую нужду. Вот почему из ямы вверх несло тяжким звериным духом, смрадом, выворачивающим кишки наружу.

Ничего интересного в Санькиной службе не было. Копошатся в яме этой мазурики. Иногда вдруг возникает драка. Тогда Санька вынимает из ножен саблю, грозит:

– Вот я вас!

Но Санька знает, да и арестанты знают, что часовой никогда не спустится по лесенке в подвал, чтобы отпереть железную дверь, ведущую в яму. Дверь отпирают раз в два дня, когда ушат переполнен и пенится, как свежий кумыс у татарина в бурдюке. Тогда десять стражников стоят возле двери с пиками и алебардами, чтобы никто из узников не подумал выскочить наружу. Еще несколько стражников сопровождают с заряженными фузеями и пистолями четверых арестантов, которые тащат за ручки ушат, как драгоценную ношу, к ближайшему рву.

Саньке город Томск нравился и служба в охране нравилась. Кормили сытно, щи давали с мясом, а по праздникам даже пироги с рыбой. Денег на выпивку хватало. Но унтеры выпивох не жаловали. Могли и запороть насмерть за такой грех.

Служба была не слишком трудная. Трудно ночами охранять. Вот и теперь Саньке рот разрывала зевота, а внизу в яме зловредный старикашка Горемир строил ему рожи и говорил:

– Ты есть предатель, переметнувшийся из моего стана к врагу! Гляди мне в очи, коли ты такой воин: при сабле вострой и при пистоле. Давай глядеться, кто первый сморгнет. Победителю деньгу медную.

– Че глядеться-то! – сказал Санька. – У тебя и денег нет.

– Есть! – похвалился Горемир, – и показал в горсти деньги.

Санька решил: а чего бы и не поиграться? Он не таких видал, через плетень кидал.

– Ладно! Начали! – сказал Санька, уперев руки в бока, насупив брови и сверля глаза Горемира своим наглым синим взором. Горемир оперся спиной о холодную стену и сказал Саньке:

– Ты не моргай, сморгнешь – проиграешь! Ты смотри-ка, я тут вот расстегнул внизу, ты глянь-ка, какой большой, и как набухает! Молча смотри, пристально смотри, да не сморгни, а то тошно станет…

Санька хотел заругаться, а языком шевельнуть нельзя. Как-то так получилось, что у Горемира проклятого начало чудовищно раздуваться, расти. Кровеносные прожилки пульсировали так, что было слышно бульканье, как в реке. Синяковое оглавление огромного гриба глянцевито блестело упругой кожей, дрожа от напряжения, уже не помещаясь в яме. Стены трещат, решетка шатается. Голос Горемира из этой пахучей синяковой глянцевитости прозвучал:

– Кинь ключи! Выйду вон, все легче. Набухает спасу нет. Сам видишь, казенную помещению сломаем, ты отвечать будешь.

Санька пошарил в кисете и кинул ключи…

Очнулся он от крика и беготни. Унтер тряс его, как грушу. По яме метались фонари: узники исчезли. Саньку еле растолкали, моргал, с трудом вспоминая, что же с ним произошло? Вспомнил. И тотчас начал давиться тошнотой. Показалось, что в глотке застряла Горемирова глянцевитая синева.

– Якорь тебя! – возмутился унтер. – Ключей нет, воры сбежали, а он корчится? Чего рыгаешь? На деревяге кнутами воловьей кожи спину почешут, сразу полегчает! У нас тут есть лекари знатные!

Санька молчал. По городу метались конные стражники, разыскивая сбежавших узников. Из тридцати сбежавших к утру удалось изловить шестерых. Но это все были несостоятельные должники, мелкие воришки. Настоящие преступники как сквозь землю провалились. А с ними и зловредный дед Горемир.

Горемир, как только отомкнул дверь, так и сказал:

– Рассыпайтесь, как горох, в разные стороны. Русский хрен превыше всего! Увидите, еще воссияет на вершинах. Тогда призову, а пока – ша!..

В скопческом доме глава местных скопцов ссыльный Кондратий Селиверстов говорил молодому Мефодию Шумилову: