Сам он никогда бы не осмелился совершить решительный поступок, который мог круто поменять его судьбу, не посоветовавшись с матерью. Но понимал, пока она не готова принять какое-то решение и нужно ждать, когда она о нем ему сообщит.
– Ты не хочешь ехать на фабрику? – спросил он.
– Зачем? Фабрики больше нет. Что мне там делать. Ходить по пепелищу? Начинать все заново? У меня нет ни сил, ни средств. Да, нужно братцу обо всем отписать, – спохватилась вдруг она. – Может, он наконец захочет сам заняться ей. Лиза, – кликнула она, – принеси бумаги и чернил. И накорми брата, он, верно, голоден…
…Через две недели Диме Менделееву вручили аттестат зрелости об окончании полного курса гимназии. И хотя оценки в нем были малоутешительны, но его почему-то это ничуть не волновало. Может, в силу молодых лет, а может, просто верил в свое предназначение, как когда-то верили в свои силы его родители.
Вскоре Мария Дмитриевна получила ответ на свое письмо от брата из Москвы. Он сообщал, что у него пока нет свободных средств на восстановление фабрики и сам он в Тобольск в ближайшее время вряд ли сможет приехать. Спрашивал, куда сестра хочет определить младшего сына, и, как бы между прочим, отметил о своих знакомствах с профессорами Московского университета, куда принимают подающих надежды молодых людей.
Понимая, что вряд ли ей стоит ждать помощи от брата, Мария Дмитриевна решила посоветоваться со своим зятем Михаилом Поповым, надеясь на его совет и запиской попросила того заглянуть к ним в ближайший вечер.
Беседовали они вдвоем, хотя Дима понимал, речь наверняка пойдет о его будущем и нетерпеливо поджидал за дверью, чем закончится домашний совет, на который его не пригласили.
– Скажите, – без обиняков спросила зятя Мария Дмитриевна, – как вы думаете, Дмитрий выдержит экзамены в университет? – до этого в общих чертах изложив ему содержание письма от Василия Дмитриевича.
– Если вы имеете в виду Московский университет, то ничего не могу сказать. Во-первых, хотелось бы определиться, на какой факультет он будет поступать. Во-вторых, согласно существующему положению, выпускники нашей гимназии имеют право на поступление лишь в Императорский Казанский университет и нарушать это правило удается далеко не всем, хотя, как знать, возможны и исключения.
– Нет, только не Казань. Я хорошо помню, как именно казанские профессора ославили на весь свет моего супруга во время его службы в Саратове. Даже слышать ничего о Казани не желаю, – отрезала Мария Дмитриевна.
– Решать вам, но, повторюсь, при существующей системе обойти правила приема вряд ли удастся.
– Но вот вы, Михаил Лонгинович, что заканчивали?
– Петербургский учительский институт, – ответил он рассеянно, не совсем понимая ее вопрос.
– Вот видите, – подхватила она, – после нашей Тобольской гимназии вас приняли, минуя Казань, в столичный институт. Впрочем, мой супруг тоже закончил тоже именно его. Только не знаю, сможет ли мальчик пойти по той же стезе, что и отец. Да и вы, надеюсь, понимаете это. При его вспыльчивости и непоседливости…
– В Петербурге есть и другие учебные заведения. Например, медицинская академия. Почему бы и нет?
– Даже не знаю, что и сказать, – теребя в руках платок, отвечала Мария Дмитриевна. – В Москве у нас хоть будет где остановиться, думаю, брат не откажет в этом. Опять же он пишет, будто знаком с Московскими профессорами…
– А знаете, что я вам скажу, и в Петербургском учительском институте читает лекции профессор Чижов, однокурсник и земляк Ивана Павловича. Он частенько вспоминал о нем…
– Что-то припоминаю, – кивнула Мария Дмитриевна, – вроде говорил, – лично с ним не знакома. И что он за человек? Вдруг даже не захочет с нами разговаривать. И что тогда? Возвращаться обратно в Тобольск? Нет, это выше моих сил.
– Значит, вы все же решаетесь ехать? – осторожно поинтересовался Попов. – А как быть с домом? Вряд ли Лиза сможет одна им заниматься. Она совсем к этому не готова. Мы с Машей можем, конечно, взять ее к себе, но решать вам.
– Лизу я беру с собой, – решительно заявила Мария Дмитриевна, – а дом оставлю на вас с Машей. Все, спасибо, будем готовиться к отъезду…
Эпилог
Ранним летним утром Мария Дмитриевна вместе с детьми и согласившимся сопровождать их кучером Савеличем, взошли на борт небольшого пароходика, отправляющегося в Тюмень. Из высокой трубы вились вверх черные клубы дыма, тут же уносимые ветром, в машинном отделении слышался рокот парового двигателя, пугающий еще непривычных к этому пассажиров. На пристани их провожала чета Поповых и несколько любопытствующих босых мальчишек, с завистью глазевших на отходящее судно.
Все трое стояли на верхней палубе и махали оставшимся на берегу, не зная, удастся ли им еще когда-то встретиться. Мария Дмитриевна с трудом сдерживала выступившие слезы, стараясь улыбаться, глядя на младшего сына, ради которого, собственно, и решилась покинуть родной город.