Сибирский рассказ. Выпуск II

— Туман, и спешили они… В общем, нас не туда сбросили.

— Как это не туда? Какое они имели право?! А куда же? Куда они нас сбросили? — торопил Златкин.

— Я эти места немного знаю. Наше озеро должно быть северо-западней, километрах в пятнадцати. Вот так, Сеня…

— В пятнадцати? Ну, это еще можно жить. Доберемся. — Златкин поглубже натянул шапку, повыше поднял воротник «московки». — Пошли, раз так. Чего здесь зря мерзнуть.

Копылов взглянул на него и отвернулся.

На берегу, спускаясь вершиной к озеру, лежала поваленная ветром пихта. Копылов поднялся по ней до комля, спрыгнул и ушел в снег по плечи.

— Это на склоне так, — сказал Златкин, но Копылов опять ничего не ответил, знал; в лесу везде так. Только в конце апреля, когда возьмет силу солнце, покроется снег плотной коркой наста и будет медленно-медленно оседать. А сейчас, высушенный морозом, он пушист, легок и сыпуч. Это тот же снег, который бесшумно и невесомо опускается на крыши домов; тот же, из которого лепят снежки и дедов-морозов, который скрипит под полозьями санок, присыпает зеркала катков и посверкивает в сиянии уличных фонарей.

Тот же, и не тот. Это уже  с н е г а.

Копылов вспомнил море. Тихое, будто скованное зеленоватой пленкой, оно нехотя посылало на прибрежную гальку теплые волны и казалось воплощением спокойствия и доброты. А однажды вечером подул ветер. Море покатило длинные валы с гребнями пены, за ночь раскачалось и к утру обрушилось на побережье шестибалльным штормом. Редкие в тот день пляжники сбились в кучки и, притихнув, смотрели, как огромные грязно-желтые волны с пушечным грохотом разбивались о песчаное дно. И один отдыхающий вдруг полез купаться. Он с разбегу поднырнул под встречную волну, и его сразу отнесло метров на тридцать. Люди на берегу удивлялись его смелости, качали головами, а потом увидели, что он уже повернулся лицом к ним, быстро и бестолково гребет по-собачьи руками и коротко вскрикивает, а каждая волна отбивает его все дальше от берега. И пока сообразили, что он не может выплыть, и бросились спасать, человека отнесло за буйки, голова его мелькнула несколько раз в провалах между волнами и исчезла.

И еще он видел однажды, как безобидное пламя костра перекинулось на сухой ягодник, занялось сотней, тысячей костров, пыхнуло нестерпимым жаром и тоже стало стихией, ревущей и грозной.

И этот снег — стихия, холодная, неподвижная и бездушная.

Снег, снег, снег. Он разгребал его руками, расталкивал коленями, грудью, животом, подминал под себя, топтал ногами, валился вперед всем телом, оставляя за собой глубокую неровную траншею. Он быстро вспотел, одежда намокла снаружи и покрылась ледяным панцирем.

Ему казалось, что он барахтается в снегу уже много часов. Он боялся обернуться, а когда решился, то увидел растерянное лицо Златкина, деревья за его спиной, а в просветах между ними — озеро. Больше он не оглядывался.

— Смени меня, — сказал он. — И потри правую щеку — обморожена.

Златкин молча обошел его целиной. Он проваливался по грудь, и дело пошло быстрей. Он не плыл, как это получалось у Копылова, а почти шел: выставляя далеко вперед ногу, переносил на нее вес тела, вытаскивал другую ногу и шагал так, будто хотел сделать «шпагат». Скоро и ему стало жарко, он сдвинул шапку на затылок, обмороженная щека его ярко белела.

— Чуть правее! — послышалось сзади. Златкин взял вправо и заметил направление. Он очень боялся сбиться с пути и пройти мимо  т о г о  озера. О том, что до него еще идти и идти, он тоже думал, но не придавал этим мыслям особого значения. Подумаешь, пятнадцать километров! Пусть два, пусть даже один километр за час — все равно к утру они будут на месте. Жаль, конечно, что нет спичек, ну да ерунда, ничего, как-нибудь, на ходу не замерзнем. Конечно, все это интересно посмотреть в кино или прочитать в журнале, а раз пришлось самому такое испытать — ну что ж, будет что вспомнить. А вообще, ну их к дьяволу — такие воспоминания! Только бы выбраться отсюда.

— Давай сменю! — предложил Копылов, и Златкин сразу остановился. Он мог бы еще идти впереди. Но раз тот сам предложил — что ж, пожалуйста! А он свои силы побережет. Они ему еще пригодятся.

Копылов двигался слишком медленно, и это раздражало Златкина. Шаг. Остановка. Снова шаг. И опять остановка. Он почувствовал, что валенки полны снега, щека сделалась нечувствительной, намокшие перчатки скованы холодом. Он высвободил пальцы, согнул их, прижал к ладоням. Пустые перчатки повисли на кулаках, как протезы, и медленно леденели. Ему сделалось страшно. С тоскливым недоумением он поглядел по сторонам. Куда его занесло? Ведь так в самом деле можно замерзнуть!

Солнце уже садилось, туман густел, деревья были черными, а снег голубоватым. Оказывается, все на свете имеет свой цвет. Теперь он будет знать, что мороз розовый, нет, почему розовый? — голубой, даже синий. Как они медленно идут! А розовыми бывают только надежды. Нет, нет, нет! Он обязательно выберется. Только бы пожевать чего-нибудь.