На озере были наледи, и пилот долго не мог сесть, кружил и кружил, пока не выбрал подходящее место. Но и тогда, прежде чем опустить машину на заснеженный лед, он несколько раз пробовал его прочность: вздымал лыжами «АН-2» снежную пыль и сразу же тянул штурвал на себя. Потом круто ставил самолет на крыло, разворачивался и, проносясь над короткими рытвинами следов, смотрел, не выступила ли там вода. Пилот единственный в авиаотряде имел право выбора площадки, дорожил этим правом и не хотел рисковать.
Пассажиров было двое, и оба выглядели молодо. Один, пониже ростом, был в старенькой телогрейке, пушистой ондатровой шапке и легких, удобных оленьих бакарях. Несмотря на очки, он имел вид заправского таежника. Звали его Сашей Копыловым. Второй, Самсон Златкин, стеснялся своею несовременного имении называл себя Семеном, Сеней. Он был в «московке», круглой меховой шапке и высоких негнущихся валенках, еще хранивших складской запах. Остальную спецодежду пообещали выдать на месте.
Оба летели в поселок геологоразведчиков, где им надлежало провести геофизические измерения — каротаж скважин. Вещи свои они отправили с прочим грузом неделю назад, но тот рейс оказался последним.
Копылов припал к круглому окошку и следил, как под кромкой крыла заснеженная тайга кружилась, вставала на дыбы и опрокидывалась. Златкин склонил голову на плечо и закрыл глаза — его укачивало.
Наконец сели. Самолет пропахал по целине три борозды и остановился. Из кабины вышел второй пилот, скользнул насмешливым взглядом по бледному лицу Златкина и открыл дверцу.
— Плюхнулись, — сказал он. — Давайте, ребятки. Нас больная ждет.
Копылов, не вставая с места, попросил:
— Подрулили бы к тому берегу. Вам две минуты, а нам полчаса топать.
— Нельзя, родной, нельзя, — снисходительно сказал второй пилот. — Там вода под снегом. Засядем — кто нас потом вытащит?
— А, пойдем! — сказал Златкин и сглотнул тошноту. Что угодно, лишь бы не сидеть больше в этой провонявшей бензином дюралевой коробке. Он первым спрыгнул на снег и жадно вдохнул морозный воздух.
Второй пилот спрыгнул за ним и присел около левой лыжи. Что-то ему там не понравилось — то ли лыжа глубоко засела, то ли что другое, — но он озабоченно покачал головой, копнул рукой снег и подышал на застывшие пальцы.
— Виталий, быстрее! — окликнули его из кабины.
— Уже, — сказал второй пилот и встал, отряхивая колени. — А вы, ребятки, идите вон в том направлении. Там залив будет, а от него дорога в поселок, километра два. Ее сейчас замело, наверно, ну ничего, добежите. Если радист передал, что вы улетели, так вас с лошадью встретят.
— Никто нас не встретит, — сказал Копылов. — Мы уже неделю каждый день летим.
— Ну, пока, — равнодушно отвернулся второй пилот, и дверца захлопнулась. Мощно взревел мотор, подняв маленькую пургу, самолет дрогнул, пополз, побежал, понесся — и оторвался, стал меньше, зыбче и вдруг исчез, растаял в туманном безветрии.
— Вот мы и на месте, — облегченно вздохнул Копылов. — Повезло нам с этим санрейсом. Можно сказать, не было бы счастья, да несчастье помогло. Сколько дней сидели!
— Не думал, что здесь и в марте так метет. У нас в это время уже в плащах ходят.
— Ничего, Сеня, привыкнешь.
— Придется. Надо же свой диплом оправдать, корочки свои.
— Привыкнешь. Так еще привыкнешь, что уезжать не захочется.
— Посмотрим, — неопределенно ответил Златкин и спрятал нос в узкий воротник полупальто.
Утрамбованный ветром снег поскрипывал под ногами, но держал хорошо. Морозная мгла отсвечивала розовым, смутные тени идущих скользили по застругам. Было градусов тридцать, а может, и больше — кто их тут измерит? Знаешь, что когда за двадцать пять — волоски в носу при вдохе слипаются, при сорока — глаза мерзнут, а когда под пятьдесят — дышать тяжело.
Копылов помнил, что озеро на карте напоминало след босой ступни, они шли от ее пятки к пальцам. Слева темнел лес; правый берег, низкий и голый, холмился длинными сугробами, уходящими в туман. И сзади был туман, и впереди, а от невидимого еще большого пальца пролегла лесная дорога в поселок разведчиков.
Копылову было радостно от сознания того, что через какой-нибудь час с небольшим они окажутся на месте, напьются чаю, расскажут ребятам экспедиционные новости, а с завтрашнего дня не торопясь, без суеты примутся за работу. А потом, когда все будет сделано, в ожидании новой работы он очистит от смазки свою новенькую пятизарядную ТОЗ-17М, возьмет у кого-нибудь из буровиков широкие короткие лыжи, подбитые камусом, и уйдет в тайгу. Далеко уйдет, дня на три. Глухариный ток найти не просто, но он найдет. И это будет его самый большой праздник в году… Сене Златкину этого пока не понять, Сеня пока что еще человек городской, но ведь и сам он, Александр Копылов, был когда-то городским человеком…
Он скорчил несколько гримас, согревая мышцы лица, потер замутненные морозом очки. Идущий сзади Златкин догнал его, пошел рядом.
— Ребята хоть там ничего?