Сибирский рассказ. Выпуск II

— Гляди, сколь влезет, — разрешил он.

Вертолетик был маленький. Василий измерил его длину от носа до хвостового пропеллера рулеткой и, сощурившись, пристально разглядывал лопасти основного винта и крошечные, словно игрушечные, колеса — пытался запомнить машину во всех подробностях. Потом он сквозь стекло заглянул в кабину, рассматривая ручки управления и многочисленные, приборы.

— Тут без поллитры не разберешься, — хохотнул Тимофей.

— Можно дверцу открыть? Поглядеть поближе — как и что, — попросил Василий. Но Тимофей затвердел лицом:

— Глядеть — гляди, а руки придержи. Нигде ими не касался.

— Да я же не съем.

— Сказано: нельзя, — стоял на своем Тимофей. — А то рассерчаю и глядеть не разрешу.

Василий бродил возле вертолета, запоминая размеры, опускался на колени, изучая машину снизу, осматривал еще и еще спереди, с боков до тех пор, пока не услышал молодой насмешливый голос:

— Эт-то что тут за комиссия?

Тимофей растерялся от неожиданного появления летчиков, оправдываясь, заторопился:

— Это не комиссия. Это наш столяр Атясов. Он вертолет хочет изладить. А руками он нигде не касался.

— Значит, не касался? — сурово спросил один из летчиков и, повернувшись к Василию, потребовал:

— А ну, покажи руки!

Василий с готовностью протянул ладони.

Летчики расхохотались, похлопали столяра по плечу.

— Значит, вертолет хочешь? Ну дает! А «Москвич» не хочешь? Или «Жигули»?

— Не хочу.

Переглянулись не то с насмешкой, не то с одобрением.

— Толк знает мужик.

Потом один из летчиков открыл дверцу, сел в кресло и стал показывать, как он пилотирует. Тянул ручку на себя, нажимал на педали, щелкал переключателями и объяснял.

— Ну, понял?

— Понял, — качнул головой Василий, стыдясь злоупотреблять терпением занятых людей.

— Тогда от винта!

Летчики умостились на сиденьях, захлопнули дверцу.

Сквозь стекла было видно, как они весело переговаривались, посматривая на Василия. И вдруг по-мотоциклетному затрещал мотор, лопасти винта сначала медленно, будто неуверенно, крутнулись и слились в сплошной сверкающий круг, подминая траву тугим ветром.

Вертолет качнулся, его игрушечные колесики оторвались от земли. Машина невысоко зависла в воздухе, медленно поворачиваясь носом к лесу, и вдруг пошла вперед, поднимаясь все выше и выше. Поблескивая на солнце зелеными боками, она легко взмыла над синим лесом и, стрекоча, поплыла в заоблачье.

— Как стрекозка, — задумчиво сказал Василий, не в силах оторвать глаз от неба, в котором уже ничего не было видно, только далеким эхом дрожал воздух.

— Пошли, — тянул его за рукав Тимофей, потому что к ним из избы уже шел Мишка.

— Вы чё это бутылку беспризорной оставляете? — говорил Мишка улыбчиво, поминутно сплевывая себе под ноги.

— Кто ее дома-то обидит? — спросил Тимофей.

— Как кто? А я не человек? — радостно ухмылялся Мишка, маленький росточком, даже удивительно было, что он — родственник Тимофею.

Узнав про желание столяра, Мишка загорелся:

— Вертолет — это то, что надо! Когда в нашем ларьке выпить нету, взял и слетал в райцентр. Там-то завсегда. Так что мотор я тебе сделаю. Это — мёртво.

— У меня еще и мотора нет, — признался Василий.

— Как нет? — Мишка сплюнул, растер плевок носком стоптанного ботинка, задумался и вдруг встрепенулся: — Стоп, Вася, с тебя пузырек. Будет мотор, — и, оглянувшись, будто их кто мог услышать, зашептал: — В заготпушнине старые аэросани есть. На сосну ночью налетели. Сани-то угробили, понятно, а мотор — целый. Он сзади ведь!

— А отдадут они его? — усомнился Василий.

— Отдаду-ут! — лихорадило Мишку. — Главное со Степановым, с ихним начальником, договориться. Мы к нему вместе пойдем, потому что тебя одного он сделает как хочет. А со мной — не-ет… Я его как облупленного знаю. Он у меня знаешь где. Мы его сразу — за жабры. Так, мол, и так: отдай мотор по дешевке и не греши. А мотор — само то. Одно добро.

— Во чё делает! — восхитился Тимофей, глядя на своего племянника. — На живом месте дыру вертит.

2

В просторном деревянном доме, куда привел Мишка Василия, сидела за канцелярским столом девица, перекидывала костяшки на счетах. Стены были увешаны плакатами с заглавными словами: «Охотник, помни!» и «Охотник, знай!». Вдоль стен стояли тяжелые скамейки, известка над ними дочерна вытерта спинами посетителей.

Мишка дурашливо облапал девицу сзади.

— Здорово были!

Девица презрительно повела на него длинными ресницами, равнодушно освободилась от его рук.

— Начальство у себя?

Она не ответила, да Мишка как будто и не ждал от нее ответа. Подмигнул Василию, потащил к другой комнате, дверь в которую была обита черным дерматином, как у всякого уважающего себя начальства.

Степанова, оказалось, Василий немного знал, иногда с ним встречался на улице, но знаком не был и потому не здоровался. Сейчас ему было неудобно. Степанов — мужик в годах, лысый начисто, а брови каким-то чудом сохранил густые, до того густые и пышные, что они казались чужими на его лице. Он подал Василию руку, кивнул на стул. На Мишку он даже не взглянул и сесть не предложил. Тот сам уселся.