Инвестиции, включавшие капитал, рабочую силу, материалы и продукты питания, хлынувшие потоком в Сибирь, были, по большей части, «некомпенсируемым притоком капиталов с территорий западнее Урала». Некоторые регионы, особенно в более «умеренных» западной и южной частях Сибири, субсидировались менее интенсивно, чем другие, но Дальний Восток и Крайний Север стали бездонной бочкой для ввозимых ресурсов. Например, в Магаданской области потребление на душу населения было на 75 процентов выше, чем в Тюменской нефтяной области, где рабочая сила была более мобильной и ориентированной на работу вахтовым методом, при котором семьи работников оставались жить в базовых городах. Военные сооружения на Дальнем Востоке были еще одной бездонной ямой для региональных инвестиций, требующей интенсивного завоза ресурсов из-за пределов региона67
. С замедлением экономического развития СССР в конце 1970-х годов продолжение экономического освоения Сибири стало весьма проблематичным.К 1980-м годам доход от массированных капиталовложений в эксплуатацию природных ресурсов в Сибири и на Дальнем Востоке сильно снизился. Многие масштабные строительные проекты остались незавершенными или законсервированными на неопределенный срок из-за того, что «зачастую оценка существующих ресурсов, оборудования и снабжения не была реалистичной»68
. Запланированное крупномасштабное развитие Дальнего Востока, которое стояло на повестке дня последним, было «отложено на будущее»69. Сначала проблемы рассматривались как результат диспропорционального и непоследовательного планирования, неэффективного управления и плохой координации. Но во времена реформ Михаила Горбачева в конце 80-х годов стали считать, что проблемой была сама Сибирь и попытки ее освоения. Критика огромных затрат в Сибири стала обычным делом в советских плановых кругах. Плановики в Москве «стали стремиться подчинить освоение Сибири потребностям экономики Европейского Центра» и оставили «надежды на самодостаточный рост в этом столетии»70. Экономический советник Горбачева Абел Аганбегян, например, порицал «гигантоманию» советских промышленных проектов, искажавшую экономические показатели. В то же время аналитик оборонной промышленности Андрей Кокошин указывал на чрезмерные издержки при создании новых оборонных предприятий в отдаленных регионах, которые были «с экономической точки зрения… неоправданными»71.Региональные аналитики и плановики в Сибири попытались обосновать необходимость продолжения широкомасштабного инвестирования, ссылаясь на то, что товары, производимые в Сибири — особенно нефть и газ, — высоко ценятся на мировых рынках, на зависимость европейской части России от поставок сибирских природных ресурсов и энергии и на огромный экономический потенциал эксплуатации богатств региона72
. Однако было уже очевидно, что все эти рассуждения о достоинствах Сибири никогда не смогут перевесить затраты, связанные с доставкой региональных товаров на рынок. И в самом деле, к 1989 году индустриализация Сибири стала выглядеть не великой утопией, а грандиозной ошибкой. Сибирский проект был с трудом, но остановлен с распадом Советского Союза в 1991 году и началом российских макроэкономических реформ 1990-х годов.То, что попытка индустриализации Сибири была огромной ошибкой, не вызывает сомнений, если принять все сказанное по поводу уникального набора проблем, связанных с российскими размерами и холодом, в главах 2 и 3. Но в конце концов масштабность ошибок могла бы быть значительно больше. Утопические схемы, разработанные в 60–70-е годы, были попыткой направить освоение Сибири по тому пути, который должен был быть пройден до 2000 года73
. Это долгосрочный проект колоссальных масштабов, и потому сибирская утопия провалилась из-за ограниченности ресурсов, а не из-за нехватки воображения. В 80-е годы самым большим препятствием стала не нехватка инвестиционного капитала, как может показаться из приведенных выше суждений (ведь СССР закачивал деньги в Сибирь в феноменальном количестве в течение 15 лет); дело было в