Сиддхартха

And whenever he woke up from this ugly spell, whenever he found his face in the mirror at the bedroom's wall to have aged and become more ugly, whenever embarrassment and disgust came over him, he continued fleeing, fleeing into a new game, fleeing into a numbing of his mind brought on by sex, by wine, and from there he fled back into the urge to pile up and obtain possessions.	А когда ему удавалось очнуться от этих отвратительных чар, когда он замечал в зеркале на стене своей спальни свое постаревшее и подурневшее лицо, когда на него нападали стыд и отвращение, он убегал от себя, снова бросаясь в азартную игру, снова прибегая к дурману сладострастья и вина, чтобы затем вновь уходить в стремление к накоплению и приобретению.
In this pointless cycle he ran, growing tired, growing old, growing ill.	И в этом бессмысленном круговороте он носился до изнеможения, до потери сил и здоровья.
Then the time came when a dream warned him.	Но наступил день, когда он очнулся, и случилось это под влиянием одного сновидения.
He had spend the hours of the evening with Kamala, in her beautiful pleasure-garden.	Вечером того дня он был у Камалы, в ее прекрасном парке.
They had been sitting under the trees, talking, and Kamala had said thoughtful words, words behind which a sadness and tiredness lay hidden.	Они сидели под деревьями и беседовали. Камала была настроена задумчиво, и в словах ее слышались грусть и усталость.
She had asked him to tell her about Gotama, and could not hear enough of him, how clear his eyes, how still and beautiful his mouth, how kind his smile, how peaceful his walk had been.	Она просила Сиддхартху рассказать ей о Г аутаме и не могла досыта наслушаться о нем - о том, как чист был его взгляд, как тихи и прекрасны были его уста, какой добротой дышала его улыбка, каким спокойствием веяло от его поступи.
For a long time, he had to tell her about the exalted Buddha, and Kamala had sighed and had said:	Долго, побуждаемый ею, он рассказывал ей о Возвышенном, а Камала слушала его, вздыхая, и наконец проговорила:
"One day, perhaps soon, I'll also follow that Buddha.	"Когда-нибудь, и скоро, может быть, и я последую за этим Буддой.
I'll give him my pleasure-garden for a gift and take my refuge in his teachings."	Я подарю ему свой парк и сделаю своим прибежищем его учение".
But after this, she had aroused him, and had tied him to her in the act of making love with painful fervour, biting and in tears, as if, once more, she wanted to squeeze the last sweet drop out of this vain, fleeting pleasure.	Но вслед за тем она стала заигрывать с Сиддхартхой, разожгла его чувственность и в любовной игре с мучительной страстностью приковала его к себе, - со слезами и жгучими ласками, словно в последний раз хотела выжать из этого плотского преходящего наслаждения последнюю каплю сладости.
Never before, it had become so strangely clear to Siddhartha, how closely lust was akin to death.	Никогда еще Сиддхартха не сознавал с такой ясностью, до какой степени сладострастье родственно смерти.
Then he had lain by her side, and Kamala's face had been close to him, and under her eyes and next to the corners of her mouth he had, as clearly as never before, read a fearful inscription, an inscription of small lines, of slight grooves, an inscription reminiscent of autumn and old age, just as Siddhartha himself, who was only in his forties, had already noticed, here and there, gray hairs among his black ones.	Потом он лежал рядом с Камалой, видел совсем близко от себя ее лицо и ясно, как никогда, он прочел под ее глазами и в уголках губ жестокие письмена, начертанные тонкими линиями и легкими морщинками - письмена, напоминавшие об осени и старости. Да и сам Сиддхартха, которому пошел лишь четвертый десяток, уже не раз замечал седину в своих черных волосах.