Группа эта делает успехи в Москве, но Дзержинский и Зиновьев зорко за ней следят и приготовляются с ней расправиться. Однако эта группа имеет приверженцев среди членов ОГПУ, что осложняет задачу Дзержинского.
В общих чертах, это, вероятно, так…»
Но, как говорится, жизнь — штука полосатая. Не успел Рейли порадоваться смерти Ленина и разногласиям среди большевиков, от которых, по его собственному признанию, ему «немного полегчало», как сами англичане испортили ему настроение.
В январе 1924 года парламентские выборы в Англии впервые в ее истории выиграла Лейбористская партия во главе с Рамсеем Макдональдом. 1 февраля кабинет Макдональда признал советское правительство и вступил с ним в переговоры. Все это, разумеется, не могло не повлиять на состояние дел в эмигрантском лагере. Вероятность финансирования антисоветских операций западными правительствами существенно снижалась, и Рейли это прекрасно понимал. Правда, он еще рассчитывал на то, что в России начнутся восстания, и вот тогда деньги к ним польются рекой. «Я думаю, что если бы что-нибудь серьезное началось в России, то будет много предложений финансовой помощи… — уверял он Савинкова. — Вся беда только в том, что скачка еще не назначена, и лошади еще не вышли к старту, и тотализатор еще не открылся! Проблема в том, как до той поры дотянуть». Дотянуть, но как?
В Лондоне Рейли вдруг почувствовал, что здоровье его подводит. Напряжение последних лет давало о себе знать. Его мучили бессонница и кошмары, он плакал по ночам от необъяснимых приступов страха. Время от времени он просил Пепиту пообещать ему, чтобы она никогда не вздумала ехать в Россию. Даже в том случае, если он напишет оттуда и будет просить ее об этом.
«Осталось всего два или три человека, с которыми у большевиков особый счет, — говорил Рейли. — Большевики дорого заплатили бы за этих людей — живых или мертвых. Один из них — генерал Кутепов. Другой — Борис Савинков. Большевики постараются заманить их в Россию и затем…» — он вытянул руки и сделал выразительный жест. В том смысле, что следующим должен быть он. Если этот разговор действительно имел место (его описывает в своих мемуарах Пепита Бобадилья), то Рейли оказался необыкновенно проницательным.
Врачи нашли у него признаки истощения нервной системы и посоветовали отдохнуть где-нибудь на Средиземном море. Они уже купили билеты и забронировали места в отелях, но тут, как опять-таки утверждает Пепита, произошло довольно странное событие. Однажды к ним пришел некий человек, который представился Уорнером. На англичанина он похож не был — густая черная борода, голубые глаза, густые черные брови. Скорее, он походил на итальянца или француза. Хотя по-английски он говорил чисто, без акцента.
Он попросил разрешения поговорить с Рейли наедине. Тот возразил: у него нет никаких секретов от жены. Помедлив, гость начал рассказывать. Он только что приехал из России. Там он состоит в подпольной организации. С ними работают все бывшие агенты Рейли. Организация работает, но у нее нет вождя. Члены этой организации уполномочили его, Уорнера, обратиться к Рейли. Далее, по описанию Пепиты, произошла такая сцена. Рейли спросил, какова настоящая фамилия их гостя.
«Дребков, — ответил Уорнер. — В настоящее время — руководитель белогвардейской организации в Москве. Вижу, что вы все еще не доверяете мне, капитан Рейли. Вот мой паспорт. Я воспользовался английскими документами, чтобы попасть в Англию. Вы продолжаете сомневаться? Вот рекомендательное письмо Савинкова, с которым я виделся в Париже. А вот письмо от… (Уорнер назвал имя видного английского государственного деятеля) с просьбой посетить его, как только я приеду в Лондон.
Сидней тщательно осмотрел все документы и, по-видимому, оставил всякие подозрения.
— Да, это рука Савинкова, — подтвердил он.
— А это, — продолжал Дребков, — письмо, или, вернее, петиция, от наших друзей в России. Они умоляют вас, капитан Рейли, приехать в Москву и взять на себя руководство организацией. Смотрите, у меня все для вас готово. Вот паспорт на имя Сергея Ивановича Коновалова, сотрудника Чрезвычайной комиссии. Заметьте, на паспорте нет фотографии и описания особых примет, хотя он подписан и подпись скреплена печатью.
Тут я не выдержала и вмешалась:
— Мой муж не может ехать. Он не здоров. Доктор прописал ему полный покой. Он не может ехать в Россию.
Мои слова прозвучали диссонансом. Сидней задумался. Дребков бросил на меня злобный взгляд.
— Жена права, — сказал Сидней. — Ни на какую работу я теперь не годен. Мне необходимо отдохнуть, восстановить силы. Через некоторое время вы и мои друзья можете рассчитывать на меня.
— Через некоторое время будет поздно, — произнес Дребков. — Мы готовы теперь. Если организация вынуждена ждать, она может распасться. Люди не могут вечно жить надеждой. О, моя несчастная страна! Все пропало.
Вероятно, последняя прижизненная фотография Сиднея Рейли, сделанная уже после
его арестаДом 19 в Хлебном переулке, в котором жил Роберт Брюс Локкарт
Мария Закревская-Бенкендорф- Будберг