Сидни Шелдон. После полуночи

Грейс сотрясалась в ознобе. Простыни промокли от пота. Ей снился очередной кошмар, начавшийся прекрасным сном. Она шла по проходу нантакетской церкви, под руку с Майклом Греем. У алтаря ждал Ленни, только почему-то стоя к ней спиной. Рядом стоял улыбающийся, взволнованный Джон.

Вся церковь была в белых розах. Хор пел «Панис ангеликус». Но по мере приближения к алтарю все отчетливее ощущался странный запах. Что-то химическое… вроде формальдегида.

Ленни повернулся. Его лицо неожиданно начало распадаться. Таять, словно кукольная голова в печи. А вот торс, наоборот, стал распухать, пока не лопнула рубашка. Показалась мертвое белое тело в гусиных мурашках. Оторвались конечности, и на землю упал чудовищно уродливый труп. Грейс хотела закричать, но рот был полон воды. Гигантские морские волны затопили церковь, унося гостей, уничтожая все на своем пути, заливаясь в легкие Грейс. Не давая вздохнуть. Она тонет! Еще немного…

– Ты разбудишь Кору! – повторила Карен.

Грейс не сразу поняла, что очнулась.

– Если ее потревожить во сне, она осатанеет. И тебе совсем это не понравится.

После того, что уже случилось, заявление Карен прозвучало так комично, что Грейс засмеялась. Но смех тут же перешел в рыдания. Скоро Грейс уже выплакивала в объятиях Карен весь ужас, боль и унижение последних шести месяцев, вытекавшие из ее тела, как гной из вскрытого фурункула.

– Почему ты ничего не сделала сегодня днем? – спросила Грейс наконец.

– Не сделала? Ты о чем?

– О нападении! Когда Кора пыталась убить меня.

– Милая, это пустяки! Если бы Кора попыталась убить тебя, ты уже была бы мертва!

– Но ты даже не шевельнулась! Просто сидела и позволяла ей избивать меня.

Карен вздохнула:

– Позволь мне кое-что спросить. Ты хочешь здесь выжить?

Грейс задумалась, не зная, что ответить. Наконец нерешительно кивнула. Она хотела выжить. Ради Ленни.

– В таком случае ты должна усвоить одно: никто не будет бросаться тебя спасать. Ни я, ни надзиратели, ни твой адвокат, ни твоя мама. Никто. Здесь ты одна, Грейс. И должна рассчитывать только на себя.

Грейс припомнила разговор с Онор: «Когда ты научишься отвечать за собственные поступки? Ты больше не маленькая папочкина принцесса. И не можешь ожидать, что мы с Конни будем вытаскивать тебя из очередного переплета!»

Потом она вспомнила Ленни: «Я позабочусь о тебе, Грейси. Тебе больше никогда не придется ни о чем беспокоиться».

– Заметь, совет бесплатный, – бросила Карен, вернувшись на свою лежанку. – Но когда вспомнишь, где запрятала все эти деньги, может, пошлешь мне маленький подарочек в знак благодарности?

Грейс хотела было вновь заверить соседку в своей невиновности, но передумала. Какой в этом смысл? Если собственная семья ей не верит, почему должны верить посторонние?

– Разумеется, Карен. Обязательно.

Грейс последовала совету сокамерницы. Следующие две недели она старалась быть бесшумной как тень, ходить с опущенной головой и держать при себе мысли и страхи.

«Никто мне не поможет. И не на кого положиться».

Грейс узнала, что Бедфорд-Хиллз – весьма уважаемое заведение, известное своими программами помощи заключенным-матерям. Из восьмидесяти пяти заключенных семьдесят процентов были матерями, не достигшими и сорока лет. Грейс с удивлением узнала, что одна из них – Кора Баддс.

– У Коры есть ребенок?

– А чем ты так шокирована? – пожала плечами Карен. – У Коры их трое. Самая младшая, Анна-Мария, родилась здесь. На две недели раньше срока. Сестра Бернадетта приняла ее на полу родилки.

Грейс однажды читала статью о детях, родившихся в тюрьме. Или что-то слышала по радио? Так или иначе, она была в ужасе. Несчастные дети! Эгоистичные матери-преступницы чаще всего отказываются от них…

Но это было в другом времени. В другой жизни. В этой жизни Грейс вовсе не находила детский центр таким ужасающим. Наоборот, это место, где работали заключенные и местные монахини-католички, было единственным ярким лучом надежды в непроглядно-мрачном тюремном режиме. Грейс страстно желала получить там работу, но шансов не было.

– Новичкам всегда достаются самые поганые задания.

Грейс послали работать на поля.

Сама работа была тяжелой: рубка деревьев для постройки новых куриных загонов, прополка сорняков, чтобы расчистить место для вольеров. Но больше всего Грейс убивала сменная работа.

«День» в Бедфорд-Хиллз не имел отношения к смене дня и ночи или к ритмам внешнего мира. В половине одиннадцатого свет гасили, но заключенным удавалось поспать только четыре часа, прежде чем в два тридцать свет снова включали, с тем чтобы полевые рабочие могли позавтракать и к четырем уже оказаться на пронизывающем холоде. «Ленч» подавали к девяти тридцати в общей столовой, обед – в два. Восемь с половиной долгих, томительных часов, прежде чем гасили свет, Грейс чувствовала себя так, словно попала в другой часовой пояс. Смертельно усталая, она не могла уснуть.

– Привыкнешь, – уверяла Карен.